Пальцы Зефарио коснулись щеки сына.
Кэнди показалось, что через это касание все беды, о которых говорил Зефарио, все потери, все мучения и все смерти, вылились из отца и вошли в сына. Воспоминания, которые Тлен годами прятал даже от себя, оказались на поверхности, и он вспомнил, как это — находиться в самом сердце огня…
Черты, которые еще секунду назад не выдавали ничего, внезапно наполнились теми страданиями, какие только может выражать человеческое лицо. Его рот искривился, брови изогнулись, вены на висках вздулись и запульсировали, мышцы челюстей напряглись.
— Отец… — произнес Тлен, — это больно…
— Я отпущу тебя, — сказал Зефарио.
Он прервал контакт и убрал руку из воротника, оставив место, где она в него проникла, а затем вышла, неповрежденным.
— Сейчас все это имеет смысл, — сказал Зефарио. — Я никогда не понимал, почему карты хотели, чтобы я позаботился о ребенке, который никогда обо мне не думал. Теперь я вижу, почему. Мысль о том, чтобы увидеть его вновь, укрепила мое сердце. Но не это было настоящей причиной, по которой я предпринял свое последнее путешествие. Ею стало то, что слепой человек может видеть ужасную прячущуюся тварь.
— Нефаури, — пробормотал Тлен.
— Ты всегда о них знал?
— Что она с ними работала? — Он смотрел на отца из лабиринта боли, которую тот открыл, и Кэнди знала, что Кристофер Тлен, который сейчас глядит на мир, никогда не смог бы вынести смысл из страхов своего отца, пока его не заставили вспомнить пожар. Сейчас он воссоединился с кошмаром горящего дома Тленов во всех его ужасающих подробностях. Это не была древняя история о жестокости, имевшей место в жестокие времена. Это было живое воспоминание о смерти. Запах горящих волос, плоти и костей. Крики, смолкающие, когда кричавшие вдыхали огонь. Преступление, совершенное женщиной, которая учила его не чувствовать, не могло быть забыто и прощено.
Но то, что знал он, знала и она. Так всегда было между ними.
— Прости, отец, — сказал Кристофер.
— Тебе не за что извиняться, сын.
— Ты не понимаешь. Я не хотел, чтобы это услышала Ведьма. Но твоя боль — моя боль — была слишком сильна. Я чувствую, как она ускользает. Ведьма ее чувствует.
— Что это значит? — спросила Кэнди.
— Она знает, что он здесь, — сказал Кристофер. — Она знает, что я смотрю в лицо своего отца. И ей это очень не нравится.
Глава 66
Любовь, слишком поздно
Во всем глифе не прозвучало ни единого возражения. План был прост: указать кораблю направление и со всей возможной скоростью устремиться к Окалине.
— Как? — спросил Джон Хват.
— Хороший вопрос, — сказал Джон Хнык. — Как?
— Легко, — ответил Газ. — Мы будем думать.
— Мы должны просто думать, чтобы он подчинился? — спросил Шалопуто.
— Надеюсь…
Внезапно глиф отреагировал на приказы своих создателей. Он ускорил ход, еще сильнее углубился в Пустоту, а затем — возможно, почувствовав, как далеко он от Окалины, и ее больше не увидеть даже самому острому глазу, — повернул назад.
— Видели? — сказал Газза. — У нас получилось. Надеюсь, где бы Кэнди сейчас…
— Думаешь, она знает, что мы идем? — спросил Шалопуто.
— Да, — ответил Газза. — Она знает.
Кэнди чувствовала, что снаружи происходят грандиозные события. Но какие? Она должна была их увидеть.
— Окно. Окно. Окно, — проговорила Кэнди. — Тлен, мне нужно найти окно.
Потребовалось несколько секунд, чтобы пробиться через боль Зефарио. Кэнди была вынуждена повторить:
— Окно.
— Что — окно?
— Мне нужно окно.
Зефарио больше не тратил времени на вопросы. Он вытянул руку, раскрыл ладонь и коснулся стены.
— Я буду ждать ее вместе с Кристофером. А ты, Кэнди, иди. Ты больше ничего не можешь поделать. Иди. Я готов к встрече. Это будет то еще воссоединение.
Но Кэнди медлила. Она хотела быть здесь, когда Ведьма окажется лицом к лицу с двумя людьми, которых она почти уничтожила, но кто вопреки всем ожиданиям выжил. Однако Кэнди была здесь не для наблюдений, а для того, чтобы сделать что-то хорошее.