— Он был очень тяжело ранен. Я думала, он умрет.
— Но он не умер.
— По крайней мере, не в кровати.
— Хочешь сказать, где-то рядом?
— Я знаю лишь то, что видела.
— И что же ты видела?
— Окно разбилось, в комнату хлынула вода и унесла его. Тогда я видела его в последний раз. Он исчез в темной воде и все.
— Ты доволен, Нибас? — спросил Джимоти.
— Почти, — ответил тот. — Скажи нам, только без лжи и полуправды, почему, как ты считаешь, Тлен тобой так интересовался?
— Я уже говорила: не знаю.
— Она права, — обратился Джимоти к остальным советникам. — Мы ходим по кругу. Я бы сказал — достаточно.
— Вынужден согласиться, — кивнул Скиппельвит. — Хотя, как и Нибасу, мне остается лишь мечтать о старых добрых временах, когда мы могли препоручить ее заботам Йеддика Магаша. Я не сомневаюсь в необходимости обращения к таким людям, как Магаш, если того требует ситуация.
— Эта не требует, — сказал Джимоти.
— Напротив, Джимоти, — возразил Нибас. — Будет последняя Великая война…
— Откуда тебе знать?
— Просто прими это как факт. Я знаю, на что похоже будущее. Оно мрачное. Изабелла будет залита кровью от Тацмагора до Балаганиума. Я не преувеличиваю.
— И всё это будет ее вина? — спросил Гелио Фата. — Ты на это намекаешь?
— Всё? — переспросил Нибас. — Нет, не всё. Есть тысячи причин, по которым эта война начнется. Будет ли она последней?.. Скажем так — этот вопрос пока остается открытым. Но в любом случае, конфликт будет катастрофический, поскольку много вопросов пока не имеет ответа, и многие из них — а возможно, что большинство, — связаны с этой девочкой. Ее присутствие подняло температуру под крышкой котла, и сейчас здесь всё кипит. Кипит и бурлит.
Что мне на это сказать? — мысленно спросила Кэнди у Боа.
Как можно меньше, ответила та. Пусть он будет нападать, если ему хочется играть в эту игру. Притворись, что ты хладнокровная и разумная, и перестань выглядеть девочкой, которая свалилась им, как снег на голову.
Ты имеешь в виду, вести себя как принцесса? — спросила Кэнди, не в силах скрыть неудовольствие.
Ну, если ты хочешь так сказать… — ответила принцесса.
Сказать как?
Думаю, я имею в виду, чтобы ты вела себя больше как я.
Можешь думать как хочешь, ответила Кэнди.
Давай не будем спорить. Мы обе хотим одного.
И чего же?
Чтобы Йеддик Магаш не забрал нас в свою камеру.
— Итак, если кто-то здесь и знает характер и природу Тлена, то это наша гостья. Верно, Кэнди? Могу я называть тебя Кэнди? Мы тебе не враги.
— Забавно, а мне так не кажется, — ответила Кэнди. — Ладно. Давайте начистоту. Вы думаете, что я с ним заодно?
— Заодно в чем? — спросил Гелио Фата.
— Откуда мне знать? Я ведь ничего не делала.
— Мы не дураки, девочка, — произнес Зупрек с откровенным недружелюбием. — У нас есть свои информаторы. Ты не можешь быть в компании такого типа, как Кристофер Тлен, и не привлечь к себе внимания.
— Хотите сказать, вы за нами следили?
Зупрек выдавил на каменном лице едва заметную ухмылку.
— Как интересно, — мягко сказал он. — Я чую вину.
— Ничего подобного. Вы чуете раздражение. У вас не было права следить за мной. За нами. Вы, Большой Совет Абарата, шпионите за своими гражданами?
— Ты не гражданин. Ты никто.
— Зупрек, это грубо.
— Она над нами смеется. Вы что, не видите? Она хочет стать нашей погибелью, и потому насмехается над нами.
Наступила долгая тишина. Наконец, кто-то сказал:
— Мы закончили беседу. Давайте перейдем к другим вопросам.
— Согласен, — сказал Джимоти.
— Она нам так ничего и не сказала, тупая ты кошка! — рявкнул Гелио.
Одним плавным движением Джимоти вскочил со своего стула на все четыре лапы.
— Ты знаешь, мой народ ближе к зверям, чем многие из вас, — проговорил он. — Возможно, тебе следует это помнить. Я чую в этой комнате страх… и довольно сильный.
— Джимоти… Джимоти! — Кэнди встала перед Царем кошек. — Никто не пострадал. Все в порядке. Просто некоторые из присутствующих не уважают тех, кто немного от них отличается.
Джимоти смотрел сквозь Кэнди и, казалось, не слышал или не слушал то, что она ему говорит. Его когти врезались в стол и царапали полированное дерево.
— Джимоти…
— Я глубоко уважаю нашу гостью. Признаю, что это предрасполагает меня думать о ней хорошо, но если бы я искреннее верил, что она, как сказал Зупрек, «наша погибель», никакие сентименты в Абарате не смягчили бы мое сердце.