Надо было что-то ответить, и Александр Иванович сказал:
– Это раньше было. Давно.
Он как-то боком, словно боялся, что его ударят, посмотрел на Юлю, и только теперь она заметила сколько было любви в этих глазах и сколько страха. Это он ее боялся, боялся с тех пор, как не стало мамы. Любил и боялся. Ему казалось, это он виноват, что мама умерла, и что котлеты они едят из кулинарии, и что с работы он приходит поздно. А тут еще это...
– А мне она нравилась,– сказала Юля задумчиво, как будто пыталась вспомнить, как выглядит эта самая Саша. – Жалко.
И снова наступила пауза. Тут бы и вспомнить какой-нибудь анекдот, историю какую-нибудь, но ничего у Александра Ивановича не выходило, и только какие-то глупые, бессмысленные слова вертелись на языке: «Ну, это, значит, того...»
– Пап, ты ее любил?
– Наверное, нет.
– Значит, есть другая женщина, так?
Александр Иванович молчал.
– Она замужем?
– Почему ты так решила?
– Ну раз она не с тобой, значит, замужем.
– Знаешь что, давай есть.
– Пап.
– Что?
– Обещай мне одну вещь.
Юля пристально смотрела на отца, и от этого взгляда у него мурашки бежали по спине.
– Если у тебя появится женщина, не ври мне, ладно? Терпеть не могу, когда врут. Ты лучше женись, только не ври.
– Ну уж нет, – улыбнулся Александр Иванович, и столько всего было в этой улыбке: и боль, и страх, и любовь. – Разве нам плохо вдвоем? А тут появится в доме чужая женщина...
– Пускай появится. Я не против.
– Странно.
– Что?
– Ты стала взрослой, а я не заметил: Давай есть – котлеты остынут.
И Александр Иванович отломил вилкой кусок «Богатырской» котлеты. Он ел и думал о той женщине, о том, что ей уже сорок и мужа она не бросит. Поздно им пускаться в любовные приключения.
А еще Александр Иванович думал о Юле. Надо же, как время летит. Она уже большая – скоро замуж выдавать...
– Пап?
– А?
– А она красивая?
– Ешь.
И Юля молча принялась за котлету.
Однажды в жизни дочери появится другой человек, и тогда Александр Иванович будет ей не нужен. Так уж устроен мир, что делать. Только бы она была счастлива. А ему поздно свою жизнь менять. Это ничего. Так лучше.
– Пап.
– Ешь.
14
– Вот уже скоро неделя, как украли велосипед, – вслух сказала Марина, как если бы она была в комнате не одна, – а я так ничего и не сделала.
С этими словами она достала из ящика стола деньги, которые ей оставил дедушка, и, положив их в карман, вышла на улицу.
Пахло сиренью. и мокрой землей. Натыкаясь на прохожих, Марина разглядывала тяжелые, влажные облака: одно из них было похоже на замок с высокими зубчатыми башнями; другое напоминало упавшее дерево, и на ветру его ветви раскачивались. Но облака быстро меняли свои очертания, и от этого небо казалось живым. То там, то тут появлялось яркое солнечное пятно, наскоро небо снова затягивалось облаками.
Повернув варку, Марина пересекла двор и в нерешительности остановилась.
– Извините, – сказала она, обращаясь к полной женщине, которая только что вышла из подъезда, – вы не знаете, в какой квартире живут Ежовы?
– В сорок первой? Честное слово, забыла. Да, наверное, сорок первая. Третий этаж.
– Спасибо.
Это была добрая женщина с детским лицом и задумчивыми карими глазами.
– Ну вот, – вспомнила она, – зонтик забыла. Ей пришлось вернуться, и Марина вошла в подъезд вместе с ней – не хотелось говорить по домофону: пока объяснишь, что да как.
Марина поднялась на третий этаж и остановилась. Она с тоской глядела на хлипкую деревянную дверь, выкрашенную в унылый коричневый цвет: неудобно все-таки к человеку... вот так, без приглашения. Наконец она позвонила.
Дверь открыл Коля.
– Привет, – сказала Марина и улыбнулась, во всяком случае так ей показалось.
– Ты?
Коля просто своим глазам не верил. Марина его не любила, и он это знал. Последнее время они даже не здоровались. И вдруг она приходит к Нему домой.
– Ты что? – удивился Коля.
– Хотела, с тобой поговорить. Можно?
– Можно, – пожал плечами Коля. – проходи.
«Хорошо, что мамы нет, – сообразил он, – а то решила бы, что это моя девчонка, чаем бы стала поить, о жизни расспрашивать – неудобно».
– Я на минутку, – неуверенно начала Марина. – Тут такое дело.
Они зашли на кухню. Коля предложил ей сесть и поставил чайник.
«Вежливый», – отметила про себя Марина.
– Ну?
«Вежливый, как же. Хам».
Но она уже пришла, и отступать было поздно.
– У Юли велосипед украли, знаешь?
«Это уже слишком, – подумал Коля. – Они что, издеваются?»
– На площади, – для чего-то объяснила Марина. – В понедельник.
– Знаю, – сказал Коля равнодушно. – И что?
– Это я виновата, – призналась Марина и сама удивилась, как легко у нее это выходит: пришла к человеку, с которым раньше даже не здоровалась, и изливает душу. – Это я виновата, – уверенно повторила она.
– А я тут при чем? – спросил он тем же тоном. Его тон не испугал Марину: что-то стояло за этим напускным равнодушием. Коля не привык любезничать, это правда, но было в нем что-то особенное, настоящее, и это к нему располагало. Иногда он казался даже, злым, но за грубыми словами пряталась живая, отзывчивая душа. И Марина сразу это почувствовала.
– Мне твой совет нужен. Я не могу этого так оставить.
– Залко Юлю? – спросил Коля, передразнивая Сюсюку.
Сам вопрос и такое знакомое пришепетывание все это было странно, но Марина не знала, как на это реагировать, и поэтому ответила просто и искренне:
– Жалко.
«Начинается, – подумал Коля. – Сговорились они, что ли?»
– Понимаешь, – объяснила Марина, – я хотела с тобой посоветоваться. У меня есть деньги, и я хочу купить Юле велосипед. Может, ты знаешь где. Я в этом мало понимаю. И потом, велосипед должен быть хороший, а денег у меня не так много.
– Не так много – это сколько? – спросил Коля, просто из любопытства.
– Двести пятьдесят долларов.
– Это много.
– И можно купить хороший велосипед?
– Можно. Только покупать ничего не нужно.
– Почему? – не поняла Юля.
– Потому что велосипед у Юли. – Как это у Юли?
– У Юли.
– Юлин велосипед?
Ее темные, широко открытые глаза смотрели недоверчиво. Этот пытливый взгляд как будто говорил: «Ты меня не обманываешь? Не надо обманывать, это плохо».
Эта наивность обезоруживала. Коля чувствовал себя добрым и сильным, как взрослый, которого оставили с ребенком. В Марине действительно было что-то детское, даже во внешности: походка, голос, и лицо, и прическа.
«У соседской Насти такая прическа, – вспомнил Коля. – ей лет пять, наверное, а может, шесть... Как это называется? Каре?»
Марина, смотрела на него, слегка наклонив голову набок, и терпеливо ждала, что он скажет, на ней были шерстяные клетчатые брюки и белый вязаный свитер. Каждая деталь ее костюма была, как всегда, тщательно продумана – даже маленькие, золотые сережки. И казалось, что вместе с клетчатым зонтиком, который она оставила в прихожей, Марина принесла с собой кусочек лондонского тумана и терпкий аромат трубочного табака, какой курят в закрытых клубах невозмутимые лорды и обходительные сэры, соленый морской ветер и крепкий запах одеколона, какой покупают в лондонских лавках бывалые моряки. У них было так мало общего – у него и Марины. Ему казалось, она живет на другой планете. Но теперь, когда у него была Юля, они оба, были как-то с ней связаны – и пропасть, которая их разделяла, вдруг исчезла, как если бы теперь они стали одной семьей. Она могла говорить с Юлей, прийти к ней, когда захочет, – и уже только за это он был готов ее полюбить.
«Хорошая она, – думал Коля, – смешная».
– Коля, – не выдержала Марина, – я утром к ней заходила, и велосипеда там не было.