– Не сегодня.
Она уткнулась лбом в плечо биста и на миг, закрыв глаза, почувствовала себя в безопасности. Словно и не было Пожирателя. Будто все это был лишь дурной сон. Жилет Грава пах дымом и воском. Его уверенность и тепло заставили Эшу поверить в иллюзию. На миг усомниться, что реальный мир существует. Забыть, что за спиной лежит почерневшее тело подруги, а весь город закрыт на карантин, что где-то черные ветви вытягивают жизнь из детей и Бездна пожирает все, что дорого Ашри. Всего лишь миг, но такой упоительно-притягательный. Словно Песня Черного Цветка звучала внутри ее самой, обещая тепло и покой. Эта слабость испугала девушку. Казалось, еще немного, и она не сможет больше найти силы, чтобы пережить потери и идти вперед. Стоит еще дать волю этой фантазии, и так долго сдерживаемые слезы будет не остановить. Ее страшило утратить силу, и, сделав шаг, Ашри разорвала объятия.
Клыкарь молчал, в его взгляде были понимание и сожаление. Ашри моргнула и, повернувшись к телу Уны, провела рукой по волосам подруги.
– Я прощаю тебя, Уна. – Элвинг закрыла глаза аллати. – Но простишь ли ты меня?
Осмотревшись, на полу Ашри заметила ключик – тот самый, что видела на шее Маан. Нагнувшись, она подобрала его и показала Граву:
– Наверное, выпал из шкатулки, когда ты ее разбил. Смотри, как он сделан. Словно миниатюрный символ Хранителей Бездны.
Клыкарь повертел ключ в руке.
– Но кто мог это сделать? И что будем делать с приютом?
– Это был ее дом. – Ашри прикоснулась к шнурку со звенящими лепестками перламутровых ракушек, висевшему на роге Гаруны, и повязала рядом с ним свой – с белыми перьями. – Мы должны исполнить ее просьбу. Пусть этот дом станет ее последним приютом. И пусть эта башня сгорит дотла. Надежда и вера не дают силы, они лишь делают нас слабее.
Когда она повернулась к бисту, то не чувствовала ничего, кроме жажды мести и холодной решимости. Словно лед и пламя сплелись в ней воедино.
– Ашри. – Клыкарь хотел было взять девушку за руку, но, увидев, как разгораются пламенем сжатые кулаки и огонь расползается до самых локтей, не рискнул. – Давай вызовем псов. Ты же знаешь, что никому, кроме них, нельзя применять Пламя в Аббарре.
Элвинг улыбнулась, но в этой улыбке не было радости, как и в холодных горящих глазах.
– И оставить им все веселье? Вот уж нет!
Ашри вышла в коридор и прикоснулась к стене. На миг черный налет растаял, полумрак рассеялся, и вокруг зазвучал детский смех. Призраки воспоминаний полупрозрачными иллюзиями заскользили вокруг. Играющие в салки дети. Зурри, декламирующий очередную историю, в бумажной короне и плаще из наволочки. Сиола, рисующая цветными мелками сказочных драконов. Уна, заваривающая сбор из ароматных трав. Ашри шла по дому, с этажа на этаж, из комнаты в комнату, прижимая ладонь к стене, прощаясь с этим маленьким кусочком себя.
Сколько она ни пыталась, считать воспоминания с деревянных шкатулок так и не смогла. Словно невидимый барьер отбрасывал ее назад.
Клыкарь шел следом, нахмурившись и не выпуская из руки топор. Он знал, что Ашри видит то, что ему недоступно. Понимал, что для нее это был не просто пустой дом. И что почерневшая мертвая аллати когда-то была ее подругой. Может, поэтому он и не задавал вопросов. Он явно не одобрял действий Ашри, но и не мешал.
В спальне Маан Ашри подошла к ажурному, выточенному из белого дерева столику. Прикоснувшись к полированной столешнице, уставленной коробочками с разными побрякушками, Ашри взглянула в зеркало. В отражении на нее смотрела неунывающая Уна. Беззвучно напевая, она заплетала косы. В ее больших карих глазах, как всегда, горели тепло и забота. Элвинг застегнула перчатки: хватит с нее воспоминаний. Открыв ящички столика, Ашри нашла аптечку. Порывшись, она достала бинты и мазь. Дверца ящичка, хлопнув, отозвалась легким хрустальным перестуком. Ашри подняла взгляд. На зеркале блестела цепочка с круглым золотым медальоном. Потянувшись, Ашри осторожно сняла украшение. С одной стороны было потертое изображение крылатой кошки, а с другой – надпись.
– «Гар ми уна ма солти ма ан». Что это значит? – Ашри показала медальон Клыкарю.
– Это на древнем языке бистов. «Храни мою душу и мое тепло». Обращение к шаати-кошке при защите младенца-сироты.
– Мы все приходили к ней со своими заботами и не спрашивали о ее, – вздохнула Ашри, забирая медальон. – Она никогда не говорила о своем прошлом, не искала своих родителей. Этот приют и все, кто в нем жил, были ее семьей. Мамауна. А у мам не бывает матерей, только дети.
Элвинг замолчала. Клыкарь не решался прервать ее мысли. Вот Ашри, поведя носом, направилась к шкафу и распахнула дверцы.