– А все мамы держат заначку подальше от детей. – Порывшись, Ашри достала пузатую бутылку из зеленого стекла.
– В самый раз, – открыв и понюхав содержимое, подытожила девушка и, вернувшись, протянула бутылку Граву.
– Садись, – кивнула она на стул. – И не перечь.
Клыкарь молча уселся. Сделал несколько глотков и, подумав немного, повторил, прежде чем вернуть.
Ашри начала осторожно разматывать тряпку на плече биста. Повязка насквозь пропиталась кровью и гноем, засохла, превратившись в струп.
– Не гарантирую, что больно не будет, – сказала Ашри и резко дернула, оторвав присохшую ткань.
Сладковатый запах ударил в нос. Ашри поморщилась. Сердцевина раны расползлась и ушла еще глубже.
– Неужели все так плохо? – попытался отшутиться Клыкарь, следя за выражением лица подруги в зеркале. – Может…
Не успел он договорить, как Ашри плеснула содержимое бутылки на рану, и бисту осталось лишь крепче сжать зубы и до хруста дерева вцепиться в край стула.
– Никаких гарантий, – повторила Ашри и, сделав глоток, передала бутылку бисту.
Он молчал, пока элвинг обрабатывала рану мазью и накладывала свежую повязку. Бутылка почти опустела.
– Жить будешь, – закончив, сказала Ашри и, встав за спиной друга, неожиданно обняла его, прижавшись своей щекой к его.
Элвинг встретилась взглядом с бистом, что сидел по ту сторону зеркала:
– Спасибо тебе, Гравмол.
Клыкарь лишь кивнул, глядя в глаза отражению Ашри, и положил свою руку поверх ее. Может быть, в том, другом, зеркальном мире тот, другой, Грав не позволил маленькой ладошке выскользнуть из его руки. А после, повернувшись и глядя прямо в фиолетовые глаза с необычным зрачком-крестиком, сказал все, что накопилось на душе за этот год.
Но в этом мире они смотрели лишь на отражение друг друга.
Выходя из комнаты вслед за Ашри, Клыкарь не оборачивался. Вдруг и правда в том, другом мире тот, другой Грав не спустил под хвост гвару свой шанс.
Они перенесли тело Маан в ее спальню, пару минут молча постояли рядом, думая каждый о своем.
Выходя, Ашри остановилась и взглянула в пустое зеркало.
– Все в порядке? – спросил Грав.
– Настолько, насколько возможно в сложившейся ситуации.
Уходя из последнего приюта Маан, они оставили дверь открытой.
Внизу, у самого выхода, Ашри остановилась, пропуская биста вперед:
– Подожди меня снаружи.
Клыкарь молча вышел, в этот раз не предупреждая о страже, псах и законах.
Дождавшись, когда за Гравом закроется дверь, Ашри сняла перчатки и опустила руки, прикоснувшись к полу.
– Прощай, Уна. Да хранит Пламя твою душу и твое тепло.
Тонкие ниточки молний вырвались из-под ладоней и побежали по полу, заползли на стены и, преодолевая ступеньки лестниц, растеклись по Башне Веры. С маленькими хлопками они взрывались крохотными фиолетовыми огоньками и через мгновение превращались в еле заметные язычки алого Пламени. Голодные огоньки вгрызались в дом, сливались друг с другом, разрастаясь и заполняя пространство. И где-то в треске огня, за мгновение до того, как покинуть приют, чтобы уже больше никогда в него не вернуться, Ашри услышала еле различимое «спасибо».
Черный дым валил из окон, а золотое пламя лизало стены. Ашри и Грав смотрели, как в погребальном огне исчезает Башня Веры. Когда прибыли стражники, спасать было уже нечего. Комендантский час и перекрытые ворота сделали свое дело.
Глава 9. Тьма в каждом из нас
Ярко пылал красный цветок. Жар плавил холод ночи. Треск пробуждал в старых стенах стайки огненных мотыльков, устремлявшихся в черный бархат неба. Сметая все, они летели прямо к звездам.
Огонь не перекинулся на соседние дома. Возможно, просто везение, а может, действие контролируемой силы. Пламя аккуратно расправилось с девятью этажами и, словно сытая рыжая шаати, уснуло, свернувшись клубком. Под черными камнями и торчащими, будто сломанные кости, балками стен смешались с золой остатки шкатулок, ветвей Пожирателя и ракушек ожерелья Маан. Насытившись, алые мотыльки потеряли цвет и безжизненными тенями понеслись над спящим городом.
В свете редких тусклых фонарей пепел был похож на хлопья снега. Ашри подставила ладонь и поймала серый лоскуток. Растерев его между пальцами, она увидела последние мгновения приюта: вспышками в сознании, как память о не-былом. Восприятие обострилось, любое прикосновение отдавалось образами прошлого, как если бы раскаленное железо прикладывали к обнаженным нервам, пуская огонь и боль по венам. Ашри обернулась и взглянула в небо, туда, где еще несколько часов назад виднелась Башня Веры. Десятки, может, сотни лет любви и заботы были стерты с лика города в одну ночь.