Тилламиль откинула волосы, обнажив шею:
— Пылающий лепесток и треугольник трёх башен — тавро элитного товара, дороже нас только белоснежные кайрины и ветераны арены. Белый, пока твоё тело принадлежит Аббарру и чёрный, когда долг будет уплачен. Знаешь, я ведь давно оплатила долг отца и свою вольную. Орт совершил уже оборот, как я свободна. Первым делом я выкрасила волосы в чёрный и отправилась на Лантру. Никто не смотрел на меня как на шлюху, никто не знал моей истории. Я добралась до Рагкаэра, подошла к плетёной изгороди, и верный пёс кинулся мне на встречу. И тогда из дома вышел мой старик, я хотела окликнуть его, но он лишь улыбнулся и спросил: «Вы кого-то ищите?». Мой отец не узнал меня. «Этот пёс был любимцем моей дочери», — кивнул он на льнувшего к моим ногам зверя. «А что с ней стало?», — спросила я. И знаешь, что он ответил? Он сказал, что его дочь умерла, и даже указал место, где стоит могильный камень.
Бутылка опустела и элвинг поставила ее на пол.
— Я дошла до того камня, и прочла выбитое на нем имя, некогда принадлежавшее мне. А после вернулась к старику и купила за пять золотых пса. По «дракону» за каждый год, что он ждал. — элвинг горько усмехнулась. — Единственная любовь, которую можно купить.
Карш подавил желание встать и подойти к элвинг, обнять, утешить. Девушка благодарна кивнула. Она давно перестала жалеть себя и не просила жалости от других.
— Иногда мне кажется, что отец узнал меня, но не смог принять. Как бы оно не было, Альты больше нет, а дом Талламиль тут, в городе, где место найдётся для всякого изгоя, где можно купить новую жизнь, оплатив старой.
Элвинг прищурилась и улыбнулась. Поднявшись с кровати, Талламиль сделала шаг к Каршу, села к нему на колени, взяла его лицо в свои ладони и подарила жаркий поцелуй, неистовый, страстный, словно последний перед концом мира.
— Знаешь, ты был не прав дважды, — Карш чувствовал дыхание элвинг. — Это были одни из самых тяжелых «драконов». Отдавать тело учишься быстро, а вот выворачивать душу и вспоминать, кем ты был до всего этого... Но, я благодарна тебе, что напомнил мне и освободил от этого груза. Может, однажды, и у моих ног будет плясать зелёное пламя, и простираться золотые пески.
Элвинг коснулась губ Карша, и в этот раз поцелуй был робок и невинен, как легкое порхание бабочки у свечи.
— Я отдаю тебе мою прошлую жизнь. Продаю последнее воспоминание о той, кем я была.
Элвинг встала и обошла биста.
— А второй раз? — спросил Карш. — В чем я был не прав?
— В том, что хочешь лишь услышать мою историю, — усмехнулась элвинг. — Твоё тело явно желало большего.
Талламиль замолчала и добавила с лёгкой грустью:
— Повезло той женщине, что держит в ладонях твоё сердце, Караванщик.
Карш не обернулся когда щелкнул замок, и дверь закрылась за элвинг. Он знал, что три «дракона» со стола исчезли. Знал, что вряд ли запишет эту историю, но никогда не забудет. А ещё он знал, что Альта жива. В глазах того пса осколки прошлой жизни. И каждый раз он напоминает Талламиль, кто она есть, а ещё о том, что для собаки нет значения, как зовут его хозяина, и какой груз несёт новое имя. Беззаветная любовь видит лишь сердце.
Карш поднялся на самый верх здания таверны, вышел на открытую террасу и окинул взглядом город. Звезды неспешно плыли по бархату ночи. До восхода было ещё далеко. Карш прищурился и посмотрел на восток. Где-то там, за руинами Тхару и ютившимися на остатках былого величия деревень лежит неизведанная земля, пески Безмолвия. Как далеко на восток простирается белая длань, не знал никто. По легенде белые пески запада это павшие стражи Энхар, а восточные — смолотые кости всех, кто решился противостоять Хаосу. В эпоху легенд, когда боги бродили по Тхару, Хаос сломил печать.
Вырвавшись из Бездны, темная волна обрушилась на Семь Оплотов и Стражей Интару. Застигнутые врасплох правители Мэй проигрывали бой за боем. Стены и города осыпались прахом, превращались в Белый песок. И тогда был заключён первый мир и избран первый Орму, что носит на груди печать Мэй — треугольник и шесть лепестков, что свидетельствуют о поддержке каждого из Оплотов и ответсвенности за единство их всех. Три Башни и пламя Интару. Знак власти и клеймо.
Одна фраза не давала покоя. Карш ощущал жжение и покалывание. Он чувствовал, что в ней ключ к головоломке.
«Может, однажды, и у моих ног будет плясать зелёное пламя и простираться золотые пески».