Глава 8. Лабиринт теней
Даже белый туман отбрасывает тень.
Молочная пелена струилась потоками. Она была осязаема и невесома, призрачна и реальна. Как белые прозрачные занавеси бьющиеся на ветру растворяются в бледном зимним небе. Как снег стирающий очертания мира накрывает землю. Как забвение поглощающее разум лишает боли. И только ветер рвущий ткань, уносящий снег, развеивающий морок, противостоит туману. Заставляет его трещать, расползаться на ленты и обнажать скрытое...
И тогда, отступая, туман оставляет тень. Отпечаток завесы, что не была тьмой, но стала ею.
Проступившая тень собралась в единое целое, обернувшись каменным сводом.
Взгляд, утопающий в белом небытии, ухватился за неровности. Прильнул к ним, впитал... ухватился как за последнюю твердь весящий над обрывом путник.
И вот камень ожил, обнажил перед алчущим взором свою историю.
Вытесанные в скале арки, покрыты искусанной временем глазурью. Знакомые узоры, текут по стенам и растворяются во мраке. Лимонные блики пляшут на камне как солнечные зайчики на озере. Но это не разбитые копья Орта. Пахнет дымом. Огонь. Костёр шипит, желая вырваться, но круглый очаг крепко держит. Пламя злится и обрушивает свой гнев на тонкую палочку. Огонь кусает ее, впивается, роняет искры, отпрыгивает и вновь нападает, пытаясь дотянуться до руки, которая крепко держит почерневший прут. Лица путника играющего с пламенем не видно из-за дыма. Но очертания его так знакомы, что сердце сжимается.
Незнакомец нанизывает на прутик белый шарик. И вот уже огонь как котёнок тянет лапы к угощению, подрумянивая кусочек. Но незнакомец о чем-то задумался и костёр тут же превращает лакомство в уголь. Но и это не волнует путника. Лишь на миг он отрывает взгляд от пламени в котором читал прошлое. Призрачный ветерок прогоняет сизый дым. Огонь отражается в оранжевых глазах, подсвечивает шрамы: старые и новые, блестит на клыках...
— Клыкарь!
Ашри слышит, как ее голос эхом разносится под сводами пещеры. Но бист только вздрогнул и выронил прут. Он смотрит прямо в ее сторону. Щурится, стараясь разглядеть.
Грав жив! Он рядом! Ашри устремляется к другу. Все обиды и размолвки смыты страхом и слезами. Прошлое не имеет значение.
— Как ты тут оказался? — элвинг шмыгает, утирает глаза. — Как ты нашёл меня?
Но бист молчит. Лишь продолжает смотреть на неё и ... не видит. А она будто уперлась в стену. И сколько бы Ашри не кричала и как бы не билась, она не в силах преодолеть невидимый барьер.
Может это лишь сон? Воспоминания прошлого?
«Разве не этого ты искала?». Все тот же голос шепотом отравляет сознание.
«Лишиться своего проклятого дара и обрести покой».
«Какого это потерять его? Стать обычной? Слабой».
Ашри застыла и всмотрелась в выточенные в камне рисунки. Она узнала барельефы, ведь раз за разом она возвращалась к ним, тщетно пытаясь открыть врата легендарной библиотеки Мэйтару и найти зал Семи Лун. Развалины архива Тирха. Место, где мог сохраниться след Арпанлии. Она и Грав были там. Очень давно. Словно в прошлой жизни. Там она нашла чертёж для Тордена. Оттуда она вернулась в Аббарр и купила кайрина. Там в Тирха... Нет, она была там одна. Они расстались с Клыкарем до этого. Поругались. И ещё что-то было не так. Плечо Грава перевязано — след атаки куфа, на лице рваный шрам, одежда на боку потемнела, пропиталась кровью. Алая струйка течёт по камню, на котором он сидит. Уже целая лужа вязкой жидкости. Почему она раньше не заметила? Почему он не замечает ран? Он ведь истечёт кровью!
«Бейся, бейся сильнее, птичка! Отчаянье и бессилие — вот и все что теперь у тебя есть», — шепчет голос.
Ашри бросилась вперёд, но барьер лишь дрогнул и по нему как по глади озёра пошла мелкая рябь. Элвинг уперлась ладонями в стену и вызвала пламя, но пламя не откликнулось на ее зов. Не единой искры не сорвалось с кончиков пальцев.
— Да, что происходит? — обессилев, прошептала элвинг.— Что за дурацкий сон?!
Слёзы радости приобрели вкус отчаяния. Так близко и так далеко!
«Скучаешь без своего проклятия? О, птичка, слабость не ходит одна, вокруг неё кружат сонмы сожалений».
Элвинг сползла на камень, прислонилась спиной к невидимой стене и закрыла глаза. Но выкинуть образ умирающего друга она не могла.
«Нравится быть немощной? Готова ли ты теперь навсегда проститься со своим даром и проклятием? Что ты готова сделать, птичка, чтобы вернуть его?»
— Живи, — шептала она, закрыв глаза, желая не слышать голос Пожирателя в своей голове. Живи. Я не хочу чтобы и о тебе кричали чёрные плакальщики.