— Вот и славно! Надеюсь, у тебя с музыкальным слухом лучше, чем у меня, — натянуто улыбнулась Ашри, похлопывая по окарине и забираясь на Сварга. — Я пока даж на четыре дырки не могу освоить, а говорят их и двенадцать бывает. Двенадцать! Да у меня пальцев меньше!
Ехали в тишине, Карш изо всех сил вслушивался в ночь, но слышал лишь стоны Марага.
— Его надо осмотреть, — бист остановил гвара.
— Нам надо выбраться до того как взойдет солнце.
— Он может не дождаться восхода, — возразил Карш. — И я твой наниматель, значит будет по-моему.
— Пф, — фыркнула Ашри. — Но никаких спец услуг свыше оговоренного.
Они осторожно положили Марага на песок, подоткнув под голову одну из сумок.
Карш зажег лампу и осмотрел биста. Нога была сломана. Ее словно изжевал и выплюнул беззубый червь.
Мараг застонал.
— Вот выпей, — элвинг вынула из кармашка на поясе пузырёк и влила в рот паренька.
— Простите меня Вэл Карш, — прохрипел Мараг. — Простите...
— За что, партнёр? — Карш выдавил улыбку. — Всё будет хорошо...
— Партнер... Настоящее приключение, — на глазах Марага выступили слезы.
— Ещё какое! — караванщик сжал руку биста.
— Обещайте, — голос был чуть громче дыхания, кровь красной пеной выступала на губах.- Что запишите... Мою... Легенду.
— Ты сам ее запишешь, друг, — сглотнул Карш. — А теперь я должен наложить повязку. Береги силы.
Карш перемотал ногу Марага сукном, зафиксировал как смог, вложив пластины холодовика. Ашри вновь влила какую-то жидкость, и бист потерял сознание. Они пристегнули его к гвару и тронулись в путь.
Карш поймал себя на мысли, что не знает, влила Ашри свои снадобья Марагу из сострадания или чтобы его стоны не мешали слушать песок.
Элвинг словно прочла его мысли:
— Сейчас мы не можем ему помочь, а он навредить нам — запросто.
Слишком откровенно. Чрезмерно практично. Но мог ли тот, кто поставил ценность груза выше партнера, судить ее?
— Знаешь, — Ашри замолчала и Карш подумал, что она не продолжит вопрос, но элвинг все же спросила. — Что такого ценного ты везешь, что за тобой послали армию наемников, часть из которых големы. Что ты прячешь у себя за пазухой?
Карш ощутил неприятное покалывание в затылке. Нет, он не боялся элвинг, вернее он не опасался, что она нападет на него. Она могла сделать это давно, и ни раз. Это было иное чувство. Здравый смысл шептал, что девчонка права... вот только Карш не знал, преследуют его из-за камней или же из-за свитка, или из-за того и другого. А кто это был, он вообще не догадывался!
— Ты слышишь? — Карш навострил уши и натянул поводья.
Гвар сделал еще шаг и остановился. Путники замерли, навострив уши.
Справа, из темноты доносилось еле слышное пение. Слов не разобрать.
«Однажды, Карш, пустыня споет для тебя. Но не теряй бдительности, не верь гиблому песку. Это будет песня легкая как перо. Словно ветерок проходит через трубочки галлио, рождая потустороннюю мелодию. „Так поют духи“, — говорила старая бабка БабаЗу из Азура. Вечная старуха, как называли ее местные».
Вот и сейчас Карш слышал как поёт галлио. Вот только воздух стоял, да и ветвей, на которых можно развесит трубочки не было на много миль вокруг.
— Я его слышу. Пение, - чуть слышно прошептал Карш, будто боясь спугнуть мелодию.
— Я тоже, — ответила Ашри. — И впереди тоже слышу. Но нам повезло, что Камни находятся слева.
— Откуда знаешь?
— Вижу.
Карш посмотрел вдаль и увидел причудливо сотканный узор песков, будто из бархана неведомый скульптор вылепил замок, но в сердцах, не довольный результатом, наступил и ушёл прочь. Чем ближе были Камни, тем поразительнее казался замысел тех, кто сотворил их. А в том, что это было творение рук смертных Карш не сомневался.
Глава 4. Обитель. Вопросы и ответы
Редкие светлячки ползли по маслянистым стенам чернильного коридора. Стены дышали, пульсировали, вздрагивали и сжимались от каждого шага... от каждого вдоха и выдоха. И без того затхлый воздух, густел и песком втискивался в грудь: царапая и обжигая. И, когда легкие переполнились, отяжелели так, что больше не смогли вытолкнуть из себя лишенный жизни эфир, в тот миг, ноги окаменели и, пошатнувшись, Ашри упала.
Чёрный камень коснулся лица холодной ладонью, а тело элвинг ощутило биение сердца нечто древнего, огромного, непостижимого... Сердце самого мира. Каждый удар проходил сквозь неё рассекающей волной, но в мгновение после, частицы ее тела и разума склеивались, чтобы треснуть и рассыпаться вновь. Распад и единение. Пустота и цельность. Калейдоскоп воспоминаний и ведений каждый раз собирался в новую картинку: все те же фрагменты и стекла, но все новые узоры и шрамы.