У обугленного кострища, рядом с опрокинутым казаном, валялась игрушечная лошадка с оторванной ногой.
Фрикко вздохнул и перекрестился.
- Эй! Есть кто живой? - на всякий случай прокричал он, впрочем, не ожидая отклика.
Ответом была тишина. Живых в таборе не осталось. Лишь один Пумпер старательно продолжал объедать куст чертополоха.
- Что бы здесь не произошло, - пробормотал аббат, стараясь проскочить страшное место быстрее, - меня это больше не касается.
Вернувшись назад, аббат сильно пожалел, что впопыхах забыл секиру.
У холмика, где нашел последний приют незадачливый Бешта, читал заупокойную молитву утколицый, а Карл торопливо вытаскивал осиновый кол из груди висельника, испуганно косясь на неподвижную Мими.
Карие глаза аббата опасно прищурились: ухватив какую-то палку, Фрикко стал подбираться к Карлу. Воспользовавшись моментом, Пумпер вернулся к прерванной трапезе, а Фрикко с силой опустил палку на голову послушника - тот тяжело грохнулся наземь. На звук обернулся Гюнтер:
- Ты что делаешь?! - подхватился он, брызгая слюной. - Безбожник!
- Она же вам жизнь спасла! - процедил Фрикко и покрепче перехватил палку. - Вот такая ваша благодарность?
- Да разве ты не понимаешь, что подобное делать может только высший демон? - взревел Гюнтер. - Остановись, нечестивец! Она тебя околдовала!
- Мими не демон! - скрипнул зубами аббат. - Она просто потерялась. Я не дам убить ее.
- Умрун должен сдохнуть! - побагровел Гюнтер и, схватив оброненный Карлом осиновый кол, бросился на Мими.
- Сам сдохни! - воскликнул аббат, опуская палку на голову утколицего.
Глаза его закатились и Гюнтер упал.
- Вот так вот. А теперь посидите тут и подумайте над своим поведением, - со вздохом подытожил аббат, привязывая оглушенных Гюнтера и Карла к дубу, где все это время безмятежно болтался повешенный, - втроем вам будет веселей.
Затем, водрузил Мими на Пумпера, подобрал куклу и поехал по лесной дороге.
Солнце клонилось к горизонту.
Избушка была крепенькая, ладная. Скорее и не избушка даже, а заимка охотников. Потому как заботливо была укреплена от лесного зверья.
- Вишь, повезло как... - порадовался аббат и привязал Пумпера у ясеня.
Внутри оказался топчан, колченогий стол и лавка. Маленькое окошко почти не пропускало света, зато комарью тут было раздолье. Фрикко нахмурился, вытащил письмо и тщательно залепил им оконце. В комнатушке стало темновато, но гнус больше не лез. Бросив замызганную попону на топчан, Фрикко отрезал краюху серого ноздреватого хлеба, почистил вареное яйцо. Чуть подумал, и втянул упирающегося Пумпера внутрь:
- Не хватало еще, чтобы зверье тебя порвало, - прокомментировал Фрикко, запирая дверь на засов. С наслаждением скинул башмаки и, устроившись на жестком топчане, принялся без аппетита жевать. Мими пришла в себя и баюкала куклу на лавке.
Быстро стемнело.
Не успел Фрикко дожевать, как в дверь грохнуло. От неожиданности аббат чуть не подавился, Мими зашипела, вытянув шею, а Пумпер взревел дурниной. В дверь грохнуло снова.
- А-ну, заткнись! - Фрикко вскочил, натягивая башмаки, от души пнул по дороге Пумпера.
На крыше застучало - кто-то там пробежал. В окне появилась вздутая синюшная рука с длинными когтями. Затем другая. Оскаленная пасть с противным хлюпаньем стала протискиваться внутрь. Цепляясь когтями за оконный проем, она все больше и больше проникала в комнату, обдавая аббата зловонным дыханием. Фрикко ткнул крестом в горящий глаз, потерявшая человеческий вид морда заорала и исчезла. На ее месте тут же возникла другая. В дверь колотили со страшной, все возрастающей силой. Там, снаружи, кто-то ходил, выл, рычал, скребся, стучал и пытался прорваться в комнату. Топот на крыше усилился. Через мгновение уже несколько "гостей" громко стучали, топотали сверху. На голову Фрикко сыпался сор с потолка, в оконце постоянно лезли морды - аббат молился, чтобы изба выдержала. Дверь он подпер утлой мебелью, но надежды было маловато.
А с первыми лучами солнца все резко стихло. Фрикко вышел во двор. Предрассветный туман мягко окутывал еще сонную землю. На стеблях трав бисером висели капли росы. Загалдели, просыпаясь, птицы. На земле аббат увидел оброненные бусы с колокольчиками. Цыганские.
- Вот, значит, как, - покачал головой Фрикко и принялся седлать Пумпера.
Когда аббат подъехал к табору, солнце уже раззолотило верхушки деревьев. Фрикко соскочил с Пумпера и вытащил из притороченного к седлу мешка заступ. Прошелся по поляне, стараясь не наступать на мертвецов, потыкал лопатой землю. Почва была бурой, спекшейся от крови и очень твердой. Постоял, о чем-то думая, вздохнул и принялся искать место дальше. У заросшей лопухами опушки земля казалась помягче. Фрикко расчистил место, подоткнул рясу, закатал рукава, и принялся копать.
Меж мертвецов бродила, пьяно пошатываясь, Мими. Скалилась, вытягивая тощую шею. Лицо у нее лоснилось и рдело.
Солнце уже поднялось высоко, когда яма, наконец-то, была готова. С хрустом разогнув спину, Фрикко вылез оттуда и начал стаскивать мертвых. Крупные капли пота обильно покрыли лицо, влажно блестели на лбу. Мертвых было слишком много.
Когда братская могила была готова, Фрикко установил сделанный из двух молодых дубков крест и бережно пристроил под ним безногую лошадку. Прочитал краткую заупокойную молитву. Затем, взгромоздился на Пумпера и поспешил прочь от страшного места.
У вчерашней развилки Фрикко увидел Гюнтера, Бешту и Карла. Они были растерзаны. Все трое. Висельника нигде не было. Тяжко вздохнув, аббат слез с осла, и принялся выстругивать осиновые колья.
Солнце уже скользнуло за лес, а работы аббату предстояло много...
Глава 2
- Как можно жрать все подряд? - возмутился аббат Фрикко и потянул поводья. Чуть серебристая в утреннем тумане ослиная морда дернулась назад, так и не достигнув вожделенной цели - густо усыпанного пухлыми соцветиями кустика дикого клевера. Пумпер подчеркнуто недовольно фыркнул, и попытался, было, маневр повторить, но аббат держал крепко.
- Брал бы пример хоть с Мими, - пробурчал аббат, - всякую ерунду не жрет, мордой не крутит, знай, идет себе спокойно, не то, что некоторые.
Обидный выпад аббата Пумпер стойко проигнорировал, впрочем, Мими тоже не обратила никакого внимания, глядя куда-то вдаль перед собой.
- Ну, что за жизнь такая, - продолжил сокрушаться аббат, - едешь, едешь всю дорогу, вроде, как и не сам, а поговорить всё равно не с кем.
Как обычно ответа не было, зато теперь ехать стало значительно легче: непроходимые дубовые леса давно закончились, и дорога стремительно запетляла меж неубранных полей. Рожь стояла тяжелая, налитая, того и гляди начнет сыпаться. Гороховые листья пожухли, скукожились, тугие стручки время от времени с треском плевались желтоватыми горошинами. Медово пахло разнотравьем. Вокруг наперебой щелкали, свистели, трещали, попискивали и заливались ранние пташки. Фрикко совершенно не обращал внимания на всё это благолепие - он был занят тем, что свирепо чесался: от дорожной пыли и въевшейся грязи бедное аббатское тело отчаянно зудело, прюнелевая ряса заскорузла от бесчисленных пятен крови и безжалостно тёрла кожу, уставшие мышцы ныли, а сегодняшняя ночевка под открытым небом еще добавила волдырей от комариных укусов. Невыносимо хотелось вымыться и пива, однако до ближайшего поселения было неблизко. Стараясь не думать о грустном, Фрикко прокашлялся и раздраженно запел о весёлой молочнице Бетси. Песенка была смешной, но у аббата выходило столь траурно, что даже Мими осуждающе зашипела, и оттого Фрикко пришлось запеть громче. На том месте, где разудалая Бетси шутит с солдатом, аббат взял особо высокую ноту, и тут над переспелыми колосьями ржи высунулась лохматая голова: