- Ну, что, убрать поля поможем? - обратился Фрикко к своим спутникам и, не дожидаясь ответа, сообщил полевику. - Хорошо. Говори, чьи это поля и где тут ближайшая деревня?
- Здесь недалеко, за перелеском, - запрыгал от восторга косматый и дважды громко хлопнул в ладоши. - Я дам провожатого. Вот. Идите за нею.
Блестящая черно-белая сорока легко спланировала на обглоданный Пумпером смородиновый куст, который аж прогнулся под ее весом, и резко скомандовала: "грэх, грэх!". Видя, что аббат все еще мешкает, стрекотуха взлетела, описала пару кругов, и требовательно выпалила: "йшийяк!". Аббат хмыкнул и направил Пумпера следом за пестрой проводницей. Мими зашипела неодобрительно, но тоже пошла.
Надоевшая до зубовного скрежета пыльная дорога попетляла средь полей, но не долго, скользнула промеж хиленьких дубков и как-то совсем уж неожиданно воткнулась в глухой частокол, окружавший деревню. Сорока тут же взгромоздилась на нем сверху и строго сообщила: "чьюк-юк!".
- Благодарствую, - с самым что ни на есть серьезным видом отвесил ей поклон Фрикко и важно въехал в ворота.
Деревня Милые Лютики аббату не понравилась сразу. Лачуги ветхие, заборы покосились. Везде мухи, вонища. Юркие мосластые свиньи и не менее тощие и грязные детишки сосредоточенно копошились в гниющих отбросах прямо на центральной площади поселения. На аббата никто не обращал внимания. Лишь одна, облезлая от лишаев, собака подняла на чужаков гноящиеся глаза и пару раз глухо шавкнула. Посчитав, таким образом, свой долг выполненным, она утратила к ним интерес и присоединилась к общей оргии.
Оставлять здесь, у привязи, Пумпера одного аббат не решился, пришлось таскать недовольно упирающуюся скотину с собой, заглядывая во все дворы, что настроения отнюдь не добавляло.
Взрослых нигде не было.
- Покос у них что ли? Да ведь поздновато уже. И поля не убирают, - недовольно ворчал аббат, - может мор случился? Тогда отчего дети остались? И скот... мдааа... чудеса...
Пумпер меланхолично созерцал окружающую пастораль и, по обыкновению, ничего не ответил. Мими куда-то пропала.
Аббат туда-сюда крутил головой, высматривая хоть кого-нибудь, но тщетно. Деревня как вымерла. Фрикко озадаченно почесался: день уже близился к завершению, а просьбу полевика он так и не выполнил.
Рядом пробежал какой-то пацаненок, босоногий, вихрастый и донельзя грязный.
- Эй, ты! Стой! - окликнул его аббат. Мальчишка не отреагировал, и аббат ухватил его за руку:
- Стой, кому говорят! - начал заводиться аббат. - Где взрослые?
Мальчик снова не ответил. Аббат заглянул ему в лицо и отшатнулся: глаза ребенка были абсолютно пустые, без проблеска разума. Видимо почувствовав, что препятствий больше нет, пацаненок вырвался и шустро припустил дальше.
- Юродивый, что ли? - покачал головой аббат и с чувством перекрестился, - спаси тя Господи, чадо присноблаженное.
Затем решительно дернул Пумпера и направился обратно на деревенскую площадь. Однако, к удивлению аббата, там уже никого не было. Лишь давешняя облезлая шавка деловито шебаршилась в куче мусора, да тощие воробьи наперебой о чем-то сварливо чирикали в лучах заходящего солнца.
- Ну что ж, - подытожил Фрикко, - поздно уже. Сегодня мы ничего больше не сделаем. Предлагаю искать ночлег.
Пумпер не возражал, и аббат, после долгих поисков, нашел в одном из дворов заброшенную клуню, которая выглядела чище остальных, и принялся устраиваться на ночлег.
- Эх, помыться бы, - мечтательно почесался аббат и с хрустом потянулся, - и пива... мммм... с мясом...
Стоящий рядом Пумпер осторожно понюхал кучку свалявшегося прошлогоднего сена и пренебрежительно фыркнул.
- Что? Не нравится? - деланно удивился аббат и пожал плечами. - А больше ничего и нету. Так что жри, что есть.
Пумпер мотнул мордой и укоризненно вздохнул.
- Ну, и где я тебе на ночь глядя овса найду в этом клоповнике? - зевнул аббат. - Не хочешь, так спи голодным. Я вот тоже, может быть, сожрал бы сейчас зажаренного кабана целиком. Или даже лося. А нету! И обрати внимание - я не возмущаюсь, как некоторые.
Пумпер поднял глаза и печально посмотрел на аббата долгим-долгим взглядом.
- И Мими еще где-то шляется, - предпочел не заметить ослиной скорби аббат. -Лично я склонен считать, что маленьким девочкам не пристало слоняться где-попало по ночам. Вот у нас в монастыре...
Однако закончить мысль ему не дали: хлипковатая дверь вдруг со стуком распахнулась и в проеме показались фигуры. Детские. Столпились, не решаясь войти. Их было много.
- О! У нас гости, - пробормотал аббат и подхватился, торопливо натянув по-отечески строгую улыбку. - Что вы хотели, дитятки?
Однако вопрос остался без ответа. Дети молчали.
Аббат подошел ближе, и его спина покрылась липким потом.
Глаза.
Глаза детей были черными. Словно тьма. И они молчали. И пристально смотрели на него. И от этого молчания и черных взглядов аббата окутал такой ужас, что он чуть не потерял сознание.
- Можно войти? - раздался вдруг голос. При этом никто из детей не раскрыл рта. Аббат вздрогнул.
- Что? Что вам надо? - наконец, выдавил он. - Кто вы такие?
Дети стояли молча. Смотрели черными глазами.
Аббат позабыл обо всем.
Вдруг рядом раздался треск: "чакр! чакр!", - большая тень с раздвоенным хвостом появилась в проеме меж бревнами. Аббат вздрогнул, и наваждение исчезло. Давешняя сорока со стрекотом влетела внутрь и закружилась под балками. Аббат выдернул крест и дрожащей рукой торопливо выставил его перед собой.
- Во имя отца, и сына... - закончить ему не дали: дети завыли. С хрипами и воем они падали, корчась в конвульсиях, бились в судорогах.
Глаза у них из черных стали белыми. Аббат, продолжая молитву, медленно-медленно приложил крест на лоб ближайшему мальчику. Ребенок страшно закричал, захрипел, и выгнулся дугой. В уголках рта появилась пена. Аббат отнял крест и на лбу ребенка остался багровый ожог в виде распятия. Мальчик затих.
Тоненькая девочка пыталась дотянуться до аббата. Тот, скороговоркой проговаривая молитву, проворно возложил крест ей на чело, и вскоре она тоже утихла.
Постепенно, по очереди, благодать святого креста осенила всех детей. Они угомонились. И аббат, наконец, смог выдохнуть.
Где-то пропели петухи. Начинало светать.
Аббат отошел вглубь клуни и, тяжело привалившись к стене, устало прикрыл глаза. Невзирая на предутреннюю прохладу, крупные капли пота обильно покрывали его лоб.
Пумпер стоял смирно и старался не шуметь.
Сорока сидела на балке и наблюдала мудрыми глазами.
Снова пропели петухи.
Утренний туман разорвало требовательное мычание коровы. Где-то дальше подхватила другая. Деревня стала просыпаться.
В дверном проеме появилась Мими. Она пьяно пошатывалась и бережно прижимала к хлипкой груди куклу. Из дыры в подбородке выплескивалась алая жидкость, пачкая платьице и босые ступни. Переступив через покатом лежащих детей, Мими добрела до аббата и пристроилась рядом у стены.
Петухи закричали в третий раз и новый день, наконец, начался.
Со стонами дети начали подниматься. Сонно и непонимающе смотрели вокруг. Кто-то захныкал.
Аббат смотрел, как они уходят.