— Знаете ли вы, — со снисходительным высокомерием начал Бюжо, — что не всякий французский генерал решился бы заключить подобный договор, возвышающий вас? Я же пошел на это, потому что уверен, что условия этого договора могут быть использованы вами для улучшения состояния арабского народа, для установления прочного мира и доброго согласия с Францией.
— Мне кажется, — ответил с легким сарказмом эмир, — что вы слишком высоко оцениваете меня. Но, видит бог, я постараюсь сделать арабов счастливыми; и если мир когда-либо нарушится, это случится не по моей вине. С моей стороны не ждите вероломства.
— В этом смысле вы так же можете быть уверены в короле Франции. Разрешите ли вы торговать арабам с городами?
— Нет еще. Я это сделаю только тогда, когда вы возвратите Тлемсен.
— Вы должны знать, что я не могу оставить город, пока договор не одобрен королем.
— Как долго надо ожидать ответа из Франции?
— Около трех недель.
— Это слишком много. Во всяком случае; мы не сможем торговать, пока не прибудет одобрение короля. Только тогда мир будет утвержден окончательно.
В таком же примерно духе беседа протекала и дальше. Генерал настаивал на немедленном возобновлении торговли. Эмир твердо стоял на том, чтобы французы сперва вернули отнятые у него города. Генерал угрожающе намекал на возможность новой войны. Эмир спокойно отвечал: «На то воля аллаха». Бюжо вернулся в свой лагерь, так и не добившись никаких преимуществ.
Для французской стороны с самого начала был характерен деляческий и недобросовестный подход к переговорам с эмиром. Одновременно с этим французы тайно пытались договориться с беем Константины о совместной войне против Абд-аль-Кадира. Сделка не состоялась, потому что узнавший о ее подготовке эмир прервал переговоры и пригрозил начать военные действия. Колонизаторам пришлось отказаться от своих замыслов, тем более, что Ахмед-бей также выставил неприемлемые для них условия.
Была в Тафнском договоре и еще одна темная сторона. Как обнаружилось позднее на судебном процессе в Перпиньяне по делу одного из подчиненных Бюжо офицеров, Абд-аль-Кадир через посредника передал генералу 180 тысяч франков. Бюжо, который выступал свидетелем на этом процессе, заявил, что он хотел истратить 100 тысяч франков на «улучшение проселочных дорог своего департамента, а оставшиеся 80 тысяч распределить среди офицеров моего Штаба, которые оказали мне услугу». В заключение он сказал: «Как видите, господа, я перед лицом молодых офицеров, которые слышат меня, открыто признаю, что совершил поступок, недостойный дворянина и командующего армией».
По-видимому, кроме Официального договора, было подписано еще и секретное соглашение, по которому Бюжо за крупную сумму денег сделал какие-то уступки эмиру и, в частности, согласился поставить ему большую партию военного снаряжения; Это явствует из письма Абд-аль-Кадира генералу от 26 июня 1837 года:
«Я заключил соглашение, по которому Вы обязуетесь поставить мне 3000 ружей и 1000 кинталов пороха по ценам, обусловленным ранее. Согласно подписанному Вами обязательству поставки оружия должны, завершиться в течение трех месяцев. Ваше письмо останется у меня в качестве свидетельства».
Подробности тайного соглашения до сих пор еще не выяснены. Но как бы там ни было, ясно главное: искусно использовав политическую обстановку в стане врага и сыграв на сребролюбии французского генерала, Абд-аль-Кадир добился всего, чего можно было добиться. Эмиру вернули отнятые у него города и земли. Он получил оружие. И наконец, он был фактически признан самостоятельным государем. Уже в июне 1837 года Тафнский договор был утвержден королем. 13 июля эмир торжественно вступил в город Тлемсен. Абд-аль-Кадир приветствовал древнюю столицу арабских монархов восторженной одой.
Французы, стремившиеся взять реванш за уступки, сделанные Абд-аль-Кадиру, предприняли в октябре 1837 года новый поход на Константину, который возглавил генерал-губернатор Дамремон. На этот раз экспедиция была хорошо подготовлена. После трехдневной бомбардировки осадной артиллерией город, был взят приступом. Ахмед-бей с небольшим отрядом бежал в горы. Константина подверглась повальному ограблению. Участник штурма Сент-Арно свидетельствует:
«Грабеж, которым занялись сначала солдаты, захватил затем и офицеров. Когда мы оставили Константину, как всегда, оказалось, что наиболее богатая и наиболее обильная часть добычи досталась командованию армией и офицерам штаба».
Другой французский автор пишет о взятии Константины: «Множество жителей, особенно, женщины, обезумев при виде французских солдат, бросались в глубокие ущелья, на дне которых течет река Руммель».
Падение Константины, объяснялось в значительной мере тем, что Ахмед-бей в прошлом упорно отвергал все предложения Абд-аль-Кадира о заключении союза. После захвати города французами бей, сохранявший большое влияние в Восточном Алжире, продолжал враждебно относиться к эмиру, В конце 1837 года население Бискры, крупного оазиса на востоке страны, опасаясь французского вторжения, признало власть Абд-аль-Кадира. Ахмед-бей воспротивился этому и попытался не допустить в Бискру наместника эмира, но его войско было разбито. Бей бежал в Сахару.
«Перевязь эскадронов»
Итак, Абд-аль-Кадир, которому не минуло еще и тридцати лет, стал властелином обширной страны, вдвое превышавшей янычарский Алжир. Сотни племен признали его власть. Под французским господством осталось лишь несколько прибрежных городов с прилегающими, к ним местностями. Но и оттуда арабское население, притесняемое французскими колонистами, перебиралось во владения эмира. Французский историк С. Эскер пишет о подвергшихся колонизации районах Алжира: «Страдая от условий, в которых им не обеспечивались ни спокойствие в отношениях с новыми соседями, ни безопасность от грабежей, многие коренные жители переселялись на земли Абд-аль-Кадира… Арабская культура исчезла и лишь частично была заменена европейской».
Задуманное свершилось. Отгремели салюты в ознаменование успешного окончания «священной войны». Отзвучали здравицы в честь ее победоносного вождя. Вознесены благодарственные молитвы аллаху. Что же дальше?
Дальше обычно в мусульманском мире оставалось все как было. Старые общественные и экономические отношения сохранялись. Жизнь текла по замкнутому кругу благодаря политическому равновесию между городами и сельской местностью. Задача государственной власти заключалась в том, чтобы поддерживать это равновесие.
«Все эти проходившие под религиозной оболочкой движения, — писал об этом Ф. Энгельс, — вызывались экономическими причинами; но даже в случае победы, они оставляют неприкосновенными прежние экономические условия. Таким образом, все остается по-старому, и столкновения становятся периодическими. Напротив, в народных восстаниях христианского Запада религиозная оболочка служит лишь знаменем и прикрытием для нападения на устаревающий экономический строй. Последний в конце ниспровергается, его сменяет новый, мир развивается дальше»[7].
В Алжире традиционный круговорот мусульманской общественной жизни был нарушен французским вторжением. После окончания войны он не мог восстановиться по объективным причинам. Поскольку все крупные города были захвачены французами, мусульманская государственная власть лишилась одной из главных экономических опор, с помощью которой она могла бы поддерживать равновесие социально-политических сил в стране. Но главная причина не в этом. Оказавшиеся в руках французской буржуазии города и поселения колонистов, социально чуждые окружавшей их феодальной и племенной среде, своим экономическим воздействием разлагали мусульманское общество. А так как только что возникшее алжирское государство нуждалось в экономических связях с городами, которые ко всему прочему были еще и центрами внешней торговли, то оно не могло отгородиться от этого воздействия и должно было приспосабливаться к новым условиям. Наконец, чтобы обеспечить военную защиту от нового нападения иноземцев, ему нужно было создать армию, равноценную по боевым качествам войску противника. А это также влекло за собой необходимость преобразований в важнейших сферах общественной жизни. В общем, чтобы сохранить свою независимость, мусульманское общество должно было экономически и социально перестроиться.