— They are there, Седжи! They are there, товарищ. Вэр. Вэр… — он показал рукой по направлению к реке От реки вместе с сырым туманом стлался по земле длинный крик: «спаси-те!..» Выдрав из костра цепкую прядь горящего камыша, Сережа помчался к реке, за ним шумно поспешала Галочка и ковылял Джонни. При неверном свете факела они увидели Бориса, отчаянно карабкающегося на скользкий берег. С бледных волос поэта стекала вода.
Несчастного исследователя приволокли к костру и, высвободив из мокрой одежды, облачили в одеяло. Когда платье поэта покоробилось от пламени, а сам он, благодаря неловким стараниям Сережи и Джонни, несколько пришел в себя, начался бессвязный испуганный рассказ. Стуча зубами и ежесекундно оглядываясь на горы, Борис передавал события последних часов.
— Сереженька, товарищи, понимаете, хаос какой-то…
— Стой, Борис, ты так и до утра не кончишь, — прервал Сергей. — Где все ребята?
— Там. Остались. Их остались. В плену. Вдруг на тебе…
— Как «их остались»? Басмачи там, что ли!
— Не знаю, Сереженька, ничего не знаю. Какие-то люди выскочили, настоящие привидения, честное слово будущего коммуниста. И молчат. Только так пальцами показывают…
— Ну?
— Ну, вот. Сначала мы шли по этой речушке вверх по течению. Дошли до залы, т. е. не залы, а пещеры. Мы это с лучинками шли, а потом вдруг откуда-то светло стало. Смотрим — озеро. Очень большое озеро. Пошли вперед, а Александр Тимофеевич поскользнулся, и мы его вытащили. Честное слово! Потом слышим шум, я опять же говорю Арту: «пойдем домой», а он отвечает, что нет, нужно уж идти до конца. Вот мы пошли. Узкое такое ущелье, еле пролезешь! Пришли все-таки. Смотрим — колодец, это он шумит и камни отовсюду торчат, т. е. это водопад шумит… — Он передохнул. — Я, признаться, по маленькому делу, извините, Галина, отошел так немного назад, за камешек, задумался. Вдруг слышу, Александр Тимофеевич вопит: «Караул, грабят!..» Взглянул я, а какие-то белые балахоны взяли наших и повели, а меня-то и не заметили.
Пока Сергей мрачно размышлял, Борис перечислял Джонни последние известия об Арте и товарищах.
— И понимаешь, Сереженька, — прервал он себя. — Кто бы это мог быть? Люди в белых балахонах! Да, кто это мог бы быть? Что это за люди?
— Сволочи! — проворчал Сережа.
Уикли стыдливо потянул Бориса за рукав.
— Вы знаете, товарищ, я думаю, что это были, как вы их называете? — великие пос…
— Что он говорит? — инстинктивно насторожился Сережа.
Борис после пережитого потрясения с трудом осознал английскую фразу. Он с опозданием ахнул и заломил пальцы.
— Сережа, Сереженька! Он прав! Боже мой, это несомненно так. Как я мог не догадаться! — Он в отчаянии стал растирать себе грудь. — А я думал — фашисты! Боже мой!
— Да что с тобой? Кто прав? Почему прав? Да говори же!
— Послушай, Сережа, клянусь тебе, что Уикли прав. Это были великие посвященные. Это были они! Я готов дать голову на отсечение. Это были великие посвященные в древних одеждах.
У Сергея не хватило духу рассмеяться: он вспомнил ночные разговоры с Броунингом, нефритовую фигурку…
Козодоевский продолжал восторженно плакать:
— Как быть-то, господи, боже мой? Как быть? Быть-то как же?
— Очень просто: когда наступит утро, пойти следом.
Непрошенный ответ Щеглова прозвучал коротко и мягко.
Сергей настоял на дежурстве.
— Могут вернуться наши, — говорит он, — да и спать тут не того… без присмотра. Я возьму на себя. Часов до пяти выдержу.
На этом и порешили.
Когда путники уснули липким и неуютным сном, Сергей с часок поддерживал огонь костра, потом сладко потянулся, так, что хрустнули кости, и стал спотыкаясь прохаживаться, чтобы развеять накатывающий сон. Ночь стояла на редкость теплая и светлая. С яркого синего купола свисала огромная бледно-розовая луна. Очертания гор четко и бодро выделялись на веселом фоне неба. Сережа подошел к реке, утешительно журчащей меж глинистых берегов, и долго, с бессмысленной улыбкой, слушал бойкое пение лягушек. Странный щелкающий звук привлек его замедленное внимание. — Наверно, ветка хрустнула, — лениво сказал он вслух, хотя смутно сознавал, что звук этот напоминал не треск хвороста, а быстрый разрыв твердого шелка: часовым необоримо овладевала усталость. С отчаянным усилием Сергей поднес руки к глазам и, словно десяток пудов, поднял пальцами свинцовые веки. Как в бреду, он увидел совсем близко от себя высокие белые фигуры, хрустальное синее небо, догорающий костер и огромную желто-розовую луну, медленно падающую за снеговые вершины…