10
На следующий день я, разумеется, проспал и явился в институт в одиннадцатом часу.
Вчера я… Не могу объяснить это толком даже себе. Одним словом, работа над проектом, приемлемым с точки зрения комиссии, представлялась мне вчера так. Мы разрабатываем этот проект вдвоем с Ерики, тщательно скрывая это от остальных. Затем комиссия официально утверждает проект, и тогда — только тогда! — мы доводим его до сведения всех сотрудников. Именно поэтому я позволил себе вчера пуститься в эту авантюру с единственным помощником. Играло здесь какую-то роль и то обстоятельство, что проект касался на этот раз всего-навсего единичного человека, величины, по моему мнению, не заслуживающей всестороннего исследования. И только ночью я понял, что скорлупой, обволакивающей частную жизнь человека, пренебрегать нельзя. Будь у нас время, нетрудно было бы разработать обширный проект, но до следующего заседания комиссии остается всего пять дней. Вдобавок для того, чтобы проект приняли наверняка, лучше представить его дня за два до заседания. Если нынешний проект не пройдет, положение наше вновь ухудшится. Во всяком случае, не приходится сомневаться, что работа будет закрыта — хотя бы временно.
По дороге в институт я понял, что план действий надо изменить. Я решил официально объявить о своих намерениях всем сотрудникам и взяться за дело объединенными силами. Если разъяснить им суть положения, они не разгласят тайну. Я разделю их на две группы. Одна занимается женщиной, другая берется за мужчину; каждый сотрудник знает свои обязанности и выполняет их быстро и точно. Информация, которая будет собрана в ближайшие два дня, позволит определить последующее направление работы и новые возможности. И самое главное — провести проект через комиссию.
Прежде чем пройти к себе, я заглянул в отдел информации и спросил, где Ерики. Мне ответили, что Ерики давно уже ждет меня в машинном зале наверху. «Пригласите всех наверх, мне надо поговорить с вами», - сказал я и поспешил к Ерики.
Он сидел перед пультом, положив локти на панель управления. Странно, он даже не поздоровался. Он только как-то жестко взглянул на меня и сказал, не двигаясь с места:
— Что же мы будем теперь делать, сэнсэй?
— То есть?
— Как вам нравится эта чертовщина? — Он щелкнул пальцем по газете, разостланной на коленях.
— Постой, о чем ты говоришь?
Ерики озадаченно поднял голову, выпятив подбородок и вытянув длинную шею.
— Вы что, сэнсэй, газет еще не читали?
На лестнице загремели деревянные каблуки. Это поднимались сотрудники из отдела информации. Ерики вскочил и подозрительно уставился на меня.
— Это еще что такое?
— Я велел им собраться, хочу распределить работу.
— Вы что, с ума сошли? Читайте!
Он сунул мне в руки газету, распахнул дверь и грубо заорал в коридор:
— Куда лезете? Сейчас не время! Идите, позову, когда освободимся!
Кацуко Вада звонко крикнула в ответ что-то язвительное. Я не расслышал, что именно. Мне уже было не до этого. Я стоял, вперив глаза в газету, читая и перечитывая заметку, обведенную красным карандашом, и мне казалось, будто воздуха вокруг меня становится все меньше и меньше.
Вчера, одиннадцатого, около полуночи, заведующий финансовым отделом фирмы «Есиба-седзи» г-н Сусуму Тода, 58 лет, навестил свою любовницу Тикако Кондо, 26 лет, проживающую в номере 6-м меблированных домов «Мидори», район НН, Синдзюку, Токио, был ею избит, а затем задушен. Означенная Тикако Кондо добровольно явилась в ближайшее полицейское отделение, где заявила, будто совершила убийство в целях самообороны, когда г-н Тода набросился на нее за то, что она поздно вернулась домой. Г-н Тода прослужил в названной фирме тридцать лет, его сослуживцы единодушно утверждают, что ничего подобного от такого достойного человека они не ожидали».
Пока я медленно раз за разом перечитывал заметку, Ерики терпеливо ждал.
— Вот какие дела, сэнсэй… — сказал он, когда я поднял на него глаза.
Со лба у меня скатилась капля пота, упала на заметку и расплылась. Я сказал:
— А что другие газеты?…
— Я купил пять разных, но здесь подробнее всего.
— Да… Жаль, конечно. Если бы мы взялись за дело месяц назад, можно было бы предсказать все это. А теперь человека нет, ничего не поделаешь…