— Ну, — говорю, — вот она, можете подоить.
Отец смотрел на меня и никак не мог в толк взять, что это значит.
— Доите же, а я погляжу! — сказал я опять.
— Кого доить?
Указал я на замороженную козью голову да на окровавленный скелет ее, висевший над нашими головами:
— Ее вот!
— Заговариваешься?!
— Не заговариваюсь, а просто говорю: ежели вы хотите козу подоить, так вот она.
Отец сперва онемел, потом, заикаясь от негодования, спросил:
— Да неужто вы козу съели?!
— Съесть-то съели, только не я.
— А кто же?
— Угадайте.
— Пусть черт гадает! — рассердился отец.
Рассказал я ему тут и историю с козой, потом осенил повешенную голову крестом, за мной и отец перекрестил котелок, и отправились мы неторопко домой.
Вечером, когда улеглись, отец сказал:
— Вот бы он сюда наведался, Шурделан твой!
— И что б вы с ним сделали? — спросил я.
— Уж я бы показал ему, что к чему, не бойся!
— Тогда помолимся, может, он и заявится.
И похоже на то, что отец хоть один разок прочитал «Отче паш», потому как на третий день поутру, когда я вышел воду после умывания выплеснуть, вижу вдруг — со стороны леса пробираются к дому двое, оба при ружьях. Я метнулся назад, в дом, говорю отцу:
— Ну, конец нам пришел!
— Ты что? С чего бы?
— А с того, что услышал бог ваши молитвы.
— Неужто?
— Так и есть. Шурделан из лесу идет, да не один, а с товарищем, должно быть, с самим Фусиланом!
— Ах, едрена вошь, про Фусилана-то я не молился! — схватился за голову отец.
— Видать, все же и его краем задело! — отозвался я.
— Что теперь делать-то будем?
— Я их в дом заманю.
— Да это дело нехитрое.
Очень мы оба перепугались, отец особенно. Однако у меня все ж хватило ума о винтовке вспомнить не затем, правда, чтобы стрелять из нее, а поглядеть, хорошо ли упрятана. Она лежала на полу под кроватью, лучше места нечего было искать. За короткие секунды много всякого успел я в уме перебрать, наконец выловил самое важное и так сказал отцу:
— У них оружие, а нам надобно умом напастись.
— Ох, Абель, Абель!..
— Охать некогда, а поставьте-ка лучше на столь бутылку с палинкой и стаканы!
Я подошел к двери, распахнул ее. Обернулся к отцу:
— И закуску какую-нибудь!
А сам, во весь рот улыбаясь, вышел разбойникам навстречу. Шагал чуть враскачку, неторопливо и подмигивал дружелюбно, словно были они для меня милые, хоть и бедовые гости.
— Куда ж это вы запропали? — спросил я.
— Да так, путешествовали, — ответил мне Шурделан.
На этих словах мы как раз и сошлись, лицом к лицу. Я по очереди одарил каждого улыбкой, но самого прямо трясло, потому что вблизи они показались мне как бы уже и не люди, а какие-то обезьяны бездомные. Физиономии у обоих вытянулись, потускнели совсем, да еще лохматой бородой обросли. Особенно страшен на вид был Фусилан. Одежа на них кое-какая была, ежели и бороды за одежку считать. Не очень-то хотелось им останавливаться и в разговоры со мной пускаться, но все же Шурделан передумал и, Фусилану пример подавая, пожал мне руку.
— Как живется-можется? — спросил.
Прежде чем ответить ему, хотел я с Фусиланом обменяться дружеским рукопожатием, но он только глянул на меня презрительно и сказал:
— Вот сейчас я тебе в рожу плюну!
— Это за что ж, ваша милость? — спросил я.
— А кто меня тогда в дом сюда заманил? Кто мне руки связал?!
Я видел, нависла надо мною великая беда, да на счастье шепнул мне ангел-хранитель, как ее отвести.
— И все ж таки я-то и спас вашу милость! — сказал я.
Фусилан так и ощетинился весь:
— И ты еще смеешь говорить такое, поганец!
— Отчего же не сметь, коли так и было! — объявил я, глядя ему в глаза. — А с чего бы иначе я ноги-то вам не связал, а, ваша милость? Не для того разве, чтобы вы могли сбежать в подходящий момент?
Эта выдумка очень сильно на Фусилана подействовала, он сразу заговорил со мной по-другому.
— Так ты нарочно ноги вязать мне не стал?
— Ясное дело, нарочно! Знал я, что по дороге столько-то ума найдется у вас, сколько и оказалось его…
— Что ж, помилую тебя, коли так, — сказал Фусилан. — А связал бы мне ноги, я бы сейчас убил тебя, как собаку.
И он пожал мне руку в знак прощения.
— Да нет ли там и сейчас директора? — кивнул он в сторону дома.
— Не бойтесь ничего, тот, кто нас там поджидает, никакой не директор.
Фусилан схватился за ружье:
— Значит, кто-то там есть?!
— Есть, да только отец мой.
— Ружье у него имеется?
— Коли подарите, так заимеется.
Тут они радостно заулыбались, и мы все трое, словно друзья-приятели, зашагали к дому. Вошли. Отец стоял у накрытого стола.
— Представляю вам отца моего! — сказал я.
Бродяги поклонились, словно и впрямь господа, и поздоровались с отцом за руку.
— Будьте такие любезные, присаживайтесь к столу! — показал я на стоявшие у стола два стула.
Гости не заставили себя долго просить, сразу сели. Винтовки свои, однако, не поставили в угол, а зажали между колен.
Ну, Абель, сказал я себе, будь сейчас настоящим хозяином!
На столе стояли два стакана, из которых мы с отцом вино пили, я налил в них палинки. Не много, пальца на два. Скуповато, конечно, но были у меня на то две причины: во-первых, хотел, чтобы душистая палинка их раззадорила выпить побольше, а во-вторых, чтобы они не заметили, что я подпоить их затеял. И я не ошибся в расчете, потому как Фусилан тут же спросил:
— Что скупишься, парень? Не хочешь нас палинкой угостить?
— Не скуплюсь, да крепка она! — сказал я.
Шурделан сам ухватил бутылку и долил в стаканы, почти доверху.
— Крепка палинка, да мы-то покрепче будем! — приговаривал он при этом.
Захохотали гости, словно черти в аду, поглядели друг на дружку, стаканами чокнулись. Но прежде чем выпить. Шурделан вдруг повернулся к отцу и сказал:
— Эй, старикан, топай сюда, с нами выпьешь!
Отец пристроился было на соломе за печкой, подальше от глаз. Когда они позвали его, он так и зашелестел, словно листва на ветру.
— Пейте сами на здоровье, а я недостоин, — пробормотал чуть слышно.
— Чего недостоин? — спросил Шурделан.
— Чтоб с господами пить, недостоин.
Шурделан уже разошелся вовсю, кум королю, да и только! Встал он, вцепился в отца, силой усадил за стол третьим. Подай, говорит мне, еще стакан. Я протянул ему кружечку, но он так хватил ею об пол, что разлетелась она, бедняжка, на тысячу кусков.
— Он не кофе пить собрался, слышь, малец?!
Снял я с гвоздя отцову шапку, надел — мол, ладно, пошел я.
— Куда это ты? — удивился Шурделан.
— В город пойду, в Середу, стакан куплю, — ответил я. — Потому как в этом доме только два стакана имеются.
Это подействовало, сразу и кружка хороша стала. Только вот беда, Шурделан такую честь отцу оказал, что отдал ему собственный стакан, себе же плеснул немного в кружку. Тут они опять все чокнулись и выпили, да так лихо, что сразу глаза как у судаков заплыли. Отец, правда, сперва отхлебнул только, да и отставил стакан, но лучше бы он уж этого не делал, потому как Шурделан отчитал его, словно дитя неразумное.
— Кто так пьет?! Ишь, словно коза наработала! — прикрикнул он и заставил отца выпить до дна. Да сразу налил опять, хотел и второй стакан в отца влить. А он, бедный, еще и не прокашлялся, сидел, глаза выпучив, да помаргивал. Тут я струхнул: ведь отец, стоило ему выпить самую малость, и из корчмы домой в крови возвращался. Схватил я поскорей бутылку, налил двум лесным гостям, чтобы уж лучше им палинка наша досталась, коли на то дело пошло.
— Вы б лучше помалу, помалу, — посоветовал я.
Затея удалась, они опять чокнулись и пили теперь втроем, да уже не сразу стакан, а по глоточку отхлебывали. Увидевши, что наставил их на путь истинный, я потихоньку за печку отошел и сел на солому: не дай бог, и меня напоить вздумают!
А отец мой нахохлился, выгнул спину, будто кошка.