Открывая дверь квартиры, он уловил дразнящий запах жареного картофеля, и ему захотелось наесться от души.
— Это ты? — услышал он голос жены из кухни. — Я уже начала беспокоиться, что картошка остынет.
Антонов сунул ноги в домашние шлепанцы, ждавшие его за дверью, и вошел в спальню переодеться. Жена, «сливенская хозяйка», как ее называли и он сам, и его приятели, часто говорила ему: он ест больше, нежели следует, и поэтому толстеет с каждым днем. Готовила она действительно вкусно. Впрочем, не отрицая ее кулинарных способностей, он сознавал, что виноват сам — все приготовленное ею ему очень нравилось.
Антонов бочком проскользнул на кухню. Две тарелки с салом и колбасой, салат из сладкого перца, из свежей капусты, его любимая лютеница с сыром и луком были уже готовы. Он демонстративно несколько раз втянул носом запахи еды.
— Еще не вошел, а уже голоден, а? Подожди, не пришла Дора.
— Не перебарщивает ли она?
— Почему ты меня спрашиваешь об этом? Поговори с ней, чтобы она поняла: у нее есть отец…
— А Антон?
— Уткнулся носом в детектив вместо того, чтобы учить уроки. С ним тоже нелишне поговорить.
Украдкой схватив кусочек колбасы, он быстро вышел из кухни. Уютно устроился в кресле, взялся за газеты. Утренние выпуски Антонов успевал просматривать только вечером. Увлекшись новостями, он не заметил, как в комнату вошел сын.
— Отец, ты видел «Морли»?
— Кто этот Морли?
— Так называется пистолет Арчи Гудвина.
— Нет, Тони, это какой-то американский пистолет, я не знаю.
— А он хорош?
— Откуда мне знать, если я его в глаза не видел.
— А он лучше твоего?
— Я тебе уже говорил: моя работа делается не пистолетом, а головой.
— Но если Арчи начнет палить в тебя, что ты будешь делать со своим ТТ?
— Тогда и подумаю. Во-первых, в этом нет нужды; во-вторых, этот Арчи вымышленный герой; в-третьих, я уже пятнадцать лет работаю следователем, но мне ни разу не приходилось стрелять в кого бы то ни было; в-четвертых, замолчи, я хочу досмотреть газеты!
Ясно, сын читал роман Рекса Стаута «В дверь звонят». Естественно, в двенадцать лет можно увлекаться детективами, особенно когда отец работает в милиции. Вопреки протестам жены он не запрещал Антону читать литературу такого рода. Все равно это было бы бесполезно.
— Отец, а все известные детективы такие толстые?
— Откуда ты это взял? Напротив. Вспомни Шерлока Холмса. И Эркюль Пуаро — ветхий, сухой старик…
— А Ниро Вульф, самый умный из всех. И самый толстый. Почти как ты.
— Ну уж извини. Во-первых, я не толстый…
— А какой ты?
— Полный. В любом случае я не такой толстый, как он. Во-вторых, я не детектив, а следователь.
— А в чем разница? Вы же одинаково ловите преступников.
— Преступники не блохи, чтобы их ловить. Мы раскрываем преступления.
— Отец, а почему у нас нет частных детективов?
— А кому они нужны?
— Не знаю. Но это очень интересно.
— Интересно для них самих, а не для тех, кто им платит. Ты помнишь, сколько долларов отвалила ему эта миллионерша? Только авансом сто тысяч! А если обыкновенному человеку понадобится помощь частного детектива, чем он заплатит? Это привилегия богатых. А у нас для всех все одинаково.
— Как медицинская помощь! Ты мне скажи, почему во всем мире говорят «полиция», а у нас «милиция»? В чем разница?
— Не во всем мире говорят «полиция». В Советском Союзе и в некоторых других социалистических странах тоже «милиция».
— Да, но только у нас она называется «народная милиция». Почему? В Советском Союзе разве она не «народная»?
— Уф, — вздохнул Антонов. — И там, как у нас, и во всех других соцстранах — милиция, даже если она и называется «полиция», как в ГДР, служит народу и потому называется «народной». И вообще отстань от меня со своими бесконечными вопросами. Теперь я тебя начну спрашивать. Как ты подготовил уроки на завтра? Молчишь? Тогда иди и готовь их, а я дочитаю газету.
Но ему так и не удалось досмотреть новости дня — жена позвала к столу. Пока мыли руки, Тони продолжал сыпать вопросами: владеют ли, например, наши оперативники приемами дзюдо и самбо, умеют ли водить самолеты, а если в схватке один из ФБР и один наш, то кто кого победит, и так далее, и все в том же духе. Тони замолчал лишь на кухне, при матери он стеснялся задавать, как она считала, свои «глупые вопросы».
Большое блюдо с жареным картофелем было наполовину опустошено, когда послышался стук входной двери. Появилась Дора — красивая пятнадцатилетняя девочка.