— От Дамблдора ни слова, — говорит Сириус.
— Боюсь, придется пробыть здесь еще немного, — отвечает Люпин. — То, что у меня с собой, так легко не передашь.
По спине Сириуса пробегают мурашки. Он этого не знал — думал, что речь об информации, а не о чем-то конкретном, не предмете, который может создать проблемы. Или что можно отследить.
— Не рассказывай мне, — быстро отвечает он, хотя когда-то потребовал бы все разузнать. Хотя когда-то ему бы хотелось все контролировать.
Люпин смотрит на него, словно Сириус сказал что-то очень странное.
— Знаешь, я и не собирался. Не думал тебе ни о чем рассказывать.
Тогда он придвигается и целует Сириуса в губы, тут же отстраняясь. На его лице — ужасное смущение, словно он показал карту, которую хотел бы скрыть.
Сириус не может сделать выдох. Как будто впервые за пять лет он сумел вдохнуть полной грудью, и если выдохнет, кислород исчезнет отовсюду — из комнаты, из дома, со всей планеты.
><((((o>
Сириус никогда не просит ни о чем значительном. Поначалу — нет. Действительно, эта игра только ради попытки доказать себе, что он не боится оборотней и ему совершенно наплевать на чистоту крови. Что он одновременно может быть Блэком — и выше всех, — и его не осквернит компания кого-то похуже грязнокровки.
Он встречает Люпина возле Хогсмида. Ранняя весна, март, но все еще снежно, и все вокруг выглядят препаршиво. Регулус даже не захотел идти в деревню — заявил, что по горло сыт гололедом и снежной кашей под ногами. Снейп пошел, но по большей части мрачно шатался туда-сюда по улице возле паба или угрюмо прятался в «Сладком королевстве»: все старались запастись конфетами, и Сириус оставил Снейпа там час назад.
Люпин приходит вовремя, но выглядит мерзло и жалко — обмотанный шарфом, закутанный в мятый, как будто он в нем спал, плащ. На нем даже надеты пушистые наушники.
— Выглядишь по-дурацки.
— И тебе привет, Блэк, — отвечает Люпин. Их отношения дошли до той фазы, когда они могут просто говорить — иногда. — Что ты хочешь сегодня? Слишком холодно торчать весь день на улице, так что я надеюсь, что намечается что-то в помещении.
После этого Сириус решает, что в помещение они не пойдут, пусть и сам немного замерз.
— Погулять.
Люпин не особенно рад это слышать, если счесть фырканье за намек.
— Серьезно, чего тебе от меня нужно? Ты никогда ничего не делаешь, не просишь, тебе что, так сильно нужен друг?
— Прошу, не нужно снижать высочайшие стандарты Гриффиндора, продолжая намекать, что у меня не хватает друзей, — отвечает ему Сириус, обходя ледяные лужи. — Хватит уже анализировать.
Но Люпин продолжает.
— Я пытаюсь выяснить, чего ты ждешь от этого, чем бы оно ни было, почему я так тебя интересую. Я скучный. Даже моя… — он понижает голос, хотя рядом никого, — особенность большую часть времени скучна. Я хорошо учусь. И не с твоего факультета. У нас ничего общего.
— Ты так говоришь, как будто от этого мое мнение изменится, — отвечает Сириус, глядя на него. Замок вдалеке становится все больше, хотя прогулка длится дольше, чем обычно, потому что Сириус обходит лужи, а Люпин их перепрыгивает, стараясь не поскользнуться. — Ты не скучный. — Повисает молчание. — И оценки не имеют отношения к этому, я отличник…
— У тебя есть друзья. Которым, как мне кажется, ты и правда нравишься, — перебивает Люпин, потому что дело не в том, кто из них лучший в учебе.
— А тебе, значит, я не нравлюсь? — Сириус не в обиде, даже не особенно удивлен, но его слегка впечатляет, что кто-то наконец признает это, хотя, как ему кажется, полшколы и даже половина его собственного факультета терпеть его не могут.
Но Люпин продолжает, запинаясь:
— У тебя есть брат. Есть вообще все. Ты богатый, популярный, тебя любят учителя, девчонки с восторгом вешаются тебе на шею, но почему-то ты из-за этого чувствуешь себя… как, Блэк? Как будто ты все контролируешь?
— Я и так все контролирую, — огрызается Блэк и соскальзывает в ледяную лужу.
Люпин хватает его за руку.
— Несомненно, — говорит он, а Сириус отдергивает руку. — Просто скажи, чего ты хочешь, и я продолжу жить как жил.
Сириус поднимает голову: замок кажется даже дальше, хотя они снова на месте.
— Хочу, чтобы ты прекратил, — отвечает он в неожиданном раздражении от того, что не может управлять беседой. Но Сириус хотел бы не этого, и, когда он снова поскальзывается, Люпин снова его ловит.
— О чем вообще речь, Блэк? Тебе одиноко?
— Мне не одиноко! — отвечает Сириус, может, чуточку громче, но тут же закрывает рот. Мать орет точно так же. Мать орет все время, постоянно вот так срывается. У них всех тяжелый нрав, у всех Блэков, и, может быть, Сириус станет среди них самым известным негодяем, кроме того, что он не орет, никогда, и именно потому так опасен.
Люпин разевает рот, по-настоящему, широко, как какая-нибудь рыба.
— Тебе одиноко!
Это совсем несвоевременно, потому что неожиданно в затылок Сириусу попадает мокрый снежок. С него капает холодным на мантию, и кое-что попадает за шиворот. Теперь он промок насквозь. Обернувшись, он видит троих первачков — малышню! — которые пару секунд смеются, пока до одного из них не доходит, в кого именно они запустили комком мерзлого снега, а потом становятся бледнее сугробов вокруг. Два гриффиндорца и хаффлпафец, вытаращив глаза и спотыкаясь, несутся прочь. Сириус чувствует, как руки сжимаются в кулаки. Первачки падают в снег.
Палочка в ладони, но Люпин хватает его за руки.
— Не надо, — умоляюще произносит он. — Не надо, успокойся.
— Не прикасайся ко мне! — рычит Сириус. Рычит тихо, словно огромный пес, который легко может разорвать кому-то горло. И это единственное предупреждение.
Люпин разжимает хватку. Первачки пытаются разобраться, что с ними не так, но как только пытаются бежать — взлетают, взмывают в воздух, поскальзываясь на полурастаявшем льду.
— Не надо. Они просто играют, а ты злишься не на них, а на меня.
Сириус слышит сказанное и понимает, что это правда. Наконец-то просыпается ошеломляюще холодная логика, которую он тщательно культивировал каждый раз, когда гнев захлестывал его с головой, когда он не различал никаких цветов, кроме красного.
— Тогда сделай что-нибудь.
— Что?
— Сделай что-нибудь немедленно, Люпин, или сделаю я, — тихим, пробирающим до костей голосом говорит Сириус. — Повторять не стану.
Люпин замирает, пылая румянцем, потом прячет палочку и шагает вперед, чудесным образом не скользя на льду. Ни сглазов, ни заклятий. Он помогает малышне встать и что-то им говорит, что-то, чего Сириус не слышит, и они с напуганным видом сбегают — на этот раз умудряясь не скользить и не падать.
Повернувшись, Люпин шагает к Сириусу, который сумел преодолеть гнев, по крайней мере, слегка, хотя по большей части с ним справилось именно любопытство.
— Ну и?
— Снял с них по десять баллов, — говорит он, и взгляд Сириуса перебегает на значок старосты у Люпина на груди. У него никогда не было еще ручного старосты — слизеринские не в счет, потому что он не владел ими, а просто позволял существовать в обмен на всякие услуги. Но Люпин еще не закончил. — Я не стану накладывать на кого-то сглаз только потому, что ты злишься. Не стану травить кого-то ради тебя, понял?
Эти слова заставляют Сириуса посмотреть на него, посмотреть по-настоящему. Никто еще не говорил Сириусу подобного, ни разу. Слизеринцы, которые не соглашались слепо ему верить, были либо слишком напуганы, либо слишком заняты, пытаясь его перехитрить. Никто еще не говорил ему такого в лицо. Не принято.
Интересно. После этого злость проходит.
— Что, если так?
— В смысле — так? — спрашивает Люпин, сжимая губы в тонкую, тонкую линию.
Сириус вдруг отворачивается и снова смотрит на замок: отсюда тот кажется совсем маленьким, хотя они ушли не так уж далеко. Может, волшебство, которое он чувствовал в свои одиннадцать, просто улетучилось, когда он узнал, что внутри.