Они — потерянное поколение, его представители, они отдали свою юность, свою страсть и энергию во имя войны, которая, как опасался Ремус, не закончится, пока не погибнет каждый волшебник, каждая ведьма в Англии. Но и Сириус, и Ремус потеряли себя задолго до этого.
— Береги себя, — говорит Ремус. Сириус не смотрит на него и выходит за порог.
Не двигаясь, Ремус глядит на закрытую дверь, как ему кажется, очень долго, и держится за дверную ручку — пусть и не может выйти, должен оставаться внутри.
Они проводят день как обычно. Ремус и Тибби — готовят обед, едят, Ремус разрешает Тибби сесть с ним за стол, пусть даже ей заметно неудобно из-за этого, но зато ее уши дрожат от печального удовольствия, свойственного домовикам. Они не болтают, но Ремус читает «Пророк» и как раз на середине фразы о толщине стенок котлов, когда раздается «Бах!», и на этот раз недостаточно быстро.
Теперь он в подвале, а сверху слышны вопли Беллатрикс, слышно, как лихорадочно аппарирует Тибби. Она беззащитна, не может причинить Беллатрикс вреда, даже для самозащиты — ведь Беллатрикс член семьи, а Тибби — домовая эльфиня. Ремус уже готов взбежать по лестнице, когда дверь в подвал взрывается тучей щепок и пепла. Ремус крепче сжимает палочку и призывает патронуса — тот прыгает сквозь Беллатрикс и уносится прочь. Она с криком зажимает ладонями глаза: в самый решающий момент свет патронуса ослепляет ее, и Тибби кричит:
— Прячьтесь, мастер Ремус!
Не зная, зачем, он мчится к ближайшей двери и, захлопнув ее, выдыхает, думая, что это самая трусливая вещь, сделанная им за всю жизнь. Штаб — это именно штаб, небольшой кабинет с письменным столом и перьями, — под Фиделиусом, может, Беллатрикс и видела Ремуса в подвале, но не знает теперь, где он. Теперь он в безопасности.
В безопасности, но слышит Беллатрикс через стену.
— Ну-ка, ну-ка выходи, зверек, — орет она, и тут же раздаются плач и всхлипывания Тибби. Никогда в жизни Ремус не переживал так за домового эльфа. — Выйдешь, и я не причиню ей вреда, обещаю как Блэк! — Она произносит последнее с нажимом, как будто это может хоть как-то сгладить причиненную боль.
Нет.
Это напоминание, что Тибби ничего ей не сделает. Эльфиня даже не может сбежать, прикованная к Беллатрикс, пока не вернется Сириус, но Ремус не знает, сможет ли продержаться так долго. Маленькая эльфиня не знает о тайной комнате, просто не может знать, но Беллатрикс вовсе не глупа.
Только вот Ремус не на это неспособен. Не может предать все, чем является — ни ради кого. Услышав вопль: «Круцио!!!», он зажимает рот и затаив дыхание слушает, как Тибби кричит, снова и снова, он сворачивается в клубок и думает о людях, которых спасет, а не о том существе, которое спасти не может. Думает об отправленном на помощь патронусе, думает о Лили, Джеймсе и их ребенке, которого Ремус еще не видел: планировалось, что он вернется домой, что встретится с ними после того, как для Дамблдора заглянет в Малый Хенгелтон и найдет…
…он думает о том, что нашел, и что лежит наверху, обернутое тканью, спрятанное под полом, там, где никто не знает, даже Сириус, пусть даже это его дом.
Ремус думает об этой вещи и все же после седьмого «Круцио», после седьмого вопля шагает к двери. Но тут раздается:
— Вон из моего дома.
Сириус вернулся. Он не кричит. Ремус едва разбирает его слова, но понимает: что-то происходит, потому что Беллатрикс в ответ вопит что-то о предателях крови и «Ты за это заплатишь!» Некоторое время повисает тишина, по крайней мере, воплей не слышно. Ремус прикладывает ухо к замочной скважине, ловя обрывки разговора — строгого, негромкого и тяжелого.
— Я видела! Видела тебя на похоронах!
— Он мой брат, и конечно, я был на похоронах. — Голос Сириуса становится ближе, словно тот спускается по ступенькам. Ремусу не хочется представлять эту сцену, но она представляется сама собой: Сириус с ледяным достоинством, Беллатрикс — взъерошенная, бешеная. — Я же говорил, что произойдет, если ты снова появишься здесь.
— Я видела, кто тут у тебя, — слышит Ремус, потом раздается новое «Круцио!», и кровь стынет в жилах, воздух застревает в горле: кричит снова Тибби. «Какой же я ужасный человек», — думает Ремус, потому что так сильно, так жалко благодарен за то, что это не Сириус.
— Я видела, кого ты прячешь, и он должен выйти немедленно!! — пронзительно верещит Беллатрикс.
Вспыхивает заклятье, и Ремус хватается за дверь: на этот раз визжит Беллатрикс, и он знает: снаружи летают заклинания, летают проклятья, снова и снова слышится вопль: «Предатель крови!»
В тот миг Сириус испускает вопль.
Ремус ни разу не слышал такого. Слышал, как Сириус кричал после смерти брата, после того, как испарилась частица его детства. Для того дня звук был обычен («Где же я это слышал?» — думал Ремус), и это пробирает до костей. Он распахивает дверь, подняв палочку, как раз в тот момент, когда к нему, задыхающаяся, вся в крови, оборачивается Беллатрикс. Секунда молчания, доля секунды, когда никто не знает, что делать. Но потом, с такой быстротой, что Ремус даже не уверен в увиденном, Сириус бросается перед ним, Беллатрикс кричит: «Авада кедавра!», а зеленая вспышка заклятья отражается от стен.
Она задыхается — цель явно не та. Но Беллатрикс плевать, потому что она снова машет палочкой. Но не успевает произнести ни слова, потому что отлетает прочь, а Ремус глядит на свою палочку, потому что не помнит, чтобы успел наложить заклятье.
— Как ты смеешь, — начинает Беллатрикс, но снова взмывает в воздух, врезаясь головой в потолок, и, упав, наконец замолкает.
Перед Ремусом стоит Тибби, прижав уши, как рассерженная кошка. И она выкрикивает:
— Не обижай его, ты его не обидишь, не сейчас, никогда в жизни!
Ремус глядит на нее, словно видит впервые, потом подбегает к Беллатрикс — на тренировках говорили, это первое, что нужно сделать. Она без сознания: грудь изранена и вся в крови, из раны на голове тоже идет кровь, но Беллатрикс все же дышит. Ремус, взмахнув палочкой, связывает ее до прибытия авроров, затем подходит к Сириусу.
Тот будто спит. Словно в любой момент может проснуться. Тибби берет его за руку и начинает рыдать. Она знает, в чем дело. Разумеется, знает.
><((((o>
В тяжелую минуту Ремус всегда уходит на Астрономическую башню. Он ненавидит луну, ненавидит и боится, и получает странное удовольствие, глядя, как она уменьшается и сходит на нет.
Он слышит шаги Сириуса и думает, что стоит сказать ему держаться подальше, но не в силах этого сделать, так ведь? Сириус идет, куда хочет, когда хочет, а Ремус бездумно, не в силах противиться, последует за ним. Таково положение дел.
— Знаешь, ведь это не твоя вина, — первое, что слетает с уст Сириуса. Конечно, ему все известно. Ремус поворачивается к нему. Сириус бы выяснил все, узнал бы. — И ее не нужно заглаживать.
Ремус пересекает комнату и обнимает Сириуса за талию, вдыхая его запах, странный запах травы и лаванды, такой цветочный, почти девчачий. Ремус не в силах сказать то, что хочет — что с этим нужно покончить, что он представляет угрозу, он опасен, и для Сириуса в том числе. Вместо этого он делает последний эгоистичный вдох.
— Отстань, Ремус, — говорит Сириус, но не отталкивает его. Слова опускаются на землю, но Ремус наконец отступает. — Все в порядке. Никто на тебя не злится.
Слова очень странные, чужеродные.
— Никто? Я зол на себя, разве ты не видишь? Я уби… — Он не может закончить фразу. В расстройстве запускает пальцы в волосы, несильно дергает. — Я с ума схожу. Зачем бы ему это делать? Зачем он это сделал? Все…
— Потому что был дураком, — небрежно перебивает Сириус. — Ни один здравомыслящий человек, услышав оборотня, не пошел бы к нему.
— Не говори дурно о…
— Он умер. А что он, по-твоему, собирался делать? Отпускать дурацкие шутки насчет наших поцелуев или насчет того, что я променял его на тебя?
— Сириус, мы уби… — начинает Ремус, но потом… Сириус стоит так прямо, словно башня начинает рушиться, так прячет пальцы в рукавах, так крепко сжимает губы. Все в этот миг ужасно, пугающе, потому что Ремус вдруг ясно понимает кое-что. — Сириус.