— Поосторожнее, — начинает тот, но Ремус не слышит слов из-за шума крови в ушах.
— Сириус, — медленно повторяет он, потому что, если заговорит быстрее, то запнется, а прояснить все жизненно важно. — Что ты наделал? Что ты сделал со мной?
Сириус не отвечает. Ремус еще ни разу не видел его таким, захваченным врасплох, он не пытается скрыть выражение лица, и на мгновение там проступает неуверенность.
— С тобой — ничего… — возражает он, но затем Ремус слышит крик, ужасающий вопль, охватывающий всю Астрономическую башню. Наверное, так кричат баньши, думает он, это рациональная мысль, и совсем не к месту — потому что крик продолжается, словно зов смерти. Потом Сириус прикрывает его рот ладонью, и Ремус понимает: кричал он сам.
— Я сделал это не с тобой, а с ним, и даже не хотел, не думал, что этому идиоту и правда хватит смелости залезть в ту яму, пока ты завывал там. Ремус, ты меня слушаешь? — Сириус держит его за плечи, но Ремус не может, не хочет, чтобы это случилось, вырывается и отступает в другой угол.
Он думал, что понимает боль. Боль была его старым другом, раз в месяц она становилась его верным спутником. Думал, худшее, что она могла бы причинить, уже пережито — сломанные кости, искромсанная кожа, гнущееся, выворачивающееся тело.
Но нет, Ремус ошибался: нож, который воткнул в его душу Сириус Блэк, причинил гораздо более сильную боль, чем смог бы волк. Ремус смотрит на человека, которого, как казалось, он смог бы полюбить, и который ответил бы взаимностью, пусть и вырос без малейшего намека на любовь, и не видит этого в лице Сириуса Блэка. Это была иллюзия, маска, которую сам Ремус надел на него в силу своей невинности, не замечая чудовища, которое скрывалось за ней.
— Не говори со мной, — бросает он, и Сириус готов его перебить, — ты… должен мне все, ясно тебе? У нас все могло выйти великолепно, в другой жизни, но ты сделал меня своим орудием, превратил в убийцу, и я требую расплаты, — безрассудно продолжает Ремус, словно эти слова могут как-то улучшить ситуацию, но желаемого ему все равно никто не сможет дать. — Я хочу от тебя… все.
— Он был…
— Не говори со мной! Только да или нет, а говорить «Нет» тебе не разрешается, слышишь меня? Ты расскажешь об этом Дамблдору, сам, и непременно, — говорит Ремус, зная, что Сириус этого не сделает, слишком эгоистичен, до невозможности, это вся его суть. — Ты должен мне все, — всхлипывает он и пятится к двери. Как он попал сюда? Как оказался здесь с этим человеком? Как добрался до дверей, хотя был уверен, что Сириус — Блэк! — стоит на пути?
— Ты расскажешь!
— Да, — говорит Сириус, и впервые в его голосе слышится отчаяние. — Прошу…
— И ты больше никогда не заговоришь со мной!
Ремус не слышит, чтобы Сириус назвал его имя, но позже не может сказать почему: то ли Блэк не удосужился это сделать, то ли ему самому было просто плевать.
><((((o>
Утром Ремус шагает через Годрикову лощину. Как мирно она выглядит! А Ремуса словно сбил «Ночной рыцарь», оставив умирать на обочине. Он стучит в дверь, и Лили открывает ему. Она выглядит измотанной и выжатой, как лимон, но это не ее вина — в доме новорожденный.
— Ремус! — выдыхает Лили и внезапно хватает его в объятия, отводя волосы с лица, словно мать. — Где тебя носило, я до ужаса волновалась!
Ремус не может сдержать нежную улыбку, пусть настроения улыбаться у него и нет.
— Лондон, — выдавливает он. — Ты такая мамочка сейчас, ага?
Она бьет его в плечо, но тут же примирительно целует в щеку.
— Джеймс тут в постели валяется, можешь подержать Гарри, пока я готовлю завтрак… — Повисает пауза, означающая, что Лили заметила Тибби. — Откуда у тебя домовой эльф?
— Долгая история, — добавляет Ремус. — Можно сначала попроситься в душ? А потом я с радостью побуду сиделкой для крестника, насколько тебе нужно.
Лили кивает, и он заходит в дом. После душа Джеймс уже на ногах, а Тибби распоряжается на кухне.
— У тебя домовой эльф! — первое, что говорит Джеймс. — Кажется, объясняться тебе придется долго.
— Она принадлежала Сириусу Блэку, — поясняет Ремус, и при звуках этого имени сердце пронзает боль.
Джеймс заинтригован.
— Блэку? С чего это у тебя его эльф?
Ремус делает вдох, затем выдох.
— Он оставил ее мне. Он умер вчера. Держал конспиративную квартиру, в которой я прятался в Лондоне. Может, сначала позавтракаем? Я со вчерашнего утра ничего не ел, а рассказать историю бы хотелось всего однажды.
Но как только Ремус садится, Лили вручает ему Гарри, и он долго прижимает спящего ребенка к груди, прежде чем заговорить. В конце Джеймс оторопело глядит на него, словно Ремус запустил ему в голову бладжером.
— А Беллатрикс?
— Арестована.
— А у тебя… хоркрукс?.. — шепчет Джеймс, как будто это слово, произнесенное вслух, способно проснуться и разрушить город.
— Больше нет. Вчера Дамблдор забрал эту вещь, когда они прибыли навести порядок. Он как раз собирался забрать меня и опоздал, по его словам, и, когда появился на Абердин, семьдесят три, был злее, чем я когда-либо его видел. Кажется, все разведданные, из которых Дамблдор понял, что Сами-знаете-кто сделал себе это, он получил из письма, которое Регулус отправил Сириусу через отца. Они на тот момент не общались, но даже с их противостоянием они не могли не разговаривать друг с другом. — Все это Ремус узнал от Дамблдора, который решил извиниться после того, как разозлился. — Полагаю, это все неважно, так как я собираюсь устроить себе настоящий отпуск как минимум на неделю Вы не против?
Лили глядит на него, словно он с ума сошел.
— Ну конечно мы против! Привел своего домового эльфа… — фыркает она, и Ремус понимает, как глупо это звучит. Естественно, они не против. И никогда не будут.
— А Тибби?
Ремус понимает: Джеймс беспокоится о ней. Он пожимает плечами и будит Гарри, который крохотным кулачком колотит его по груди.
— Я спросил как бы невзначай, не хочет ли она рубашку, но Тибби расстроилась и начала рыдать, так что у меня, боюсь, небольшой выбор в этом смысле.
То же самое, хоть Ремус и не сказал, касалось и дома, и счета в Гринготтсе, который теперь принадлежал ему. Тибби показала завещание Сириуса. Возможно, придется иметь дело с семейством Блэков, которые попытаются его опротестовать, но все скреплено магией.
И гораздо, гораздо позже, когда Ремус успел выспаться, Джеймс — отправиться на работу и вернуться, а Тибби — тщательно обустроить все на кухне Лили, они с Джеймсом сидели в гостиной, наслаждаясь теплом очага.
— Ты выжил.
— Когда дело касается чудовищ, у меня отличные показатели, — отвечает с печальной улыбкой Ремус.
Джеймс кивает.
— Ты никогда не был весельчаком, но, зная тебя, я сказал бы, что на последнем задании что-то разбило тебе сердце.
Джеймсу отлично удавалось выяснять то, что скрывал Ремус, словно тайны были прозрачны, как воздух.
— Может, и так, — отвечает он.
Джеймс улыбается. Словно им опять тринадцать, и Джеймс собирается заявить: ему плевать на то, что Ремус — оборотень. Но они не говорят ничего. Ремус бросает взгляд через плечо, словно ожидает, что кто-то, стоящий там, наложит заклятье дерганья за косичку, но сзади никого нет. Только Тибби, которая, словно огромную драгоценность, бережно держит Гарри, и Лили, спящая в кресле. Ремус касается кармана на груди: там лежит фотография улыбающегося Сириуса, — вздыхает и не хочет быть тринадцатилетним. Пройдет немного времени, Джеймс похлопает Ремуса по плечу, и тот встанет и начнет улаживать дела насчет дома и банковского счета. Но сейчас Ремус сидит, откинувшись, в мягком кресле и думает: может, в конце концов, он не настолько безнадежен.
-конец-