Когда я подошел, парень за прилавком читал газету. Он даже не подумал от нее оторваться. Я некоторое время демонстративно постоял напротив – он по-прежнему не обращал на меня внимания. Он избрал неумную политику. Я хрястнул рукой по газетной странице.
Он с ненавистью поднял глаза:
– Извиняй, вонючка, мы бичей не обслуживаем.
Я чуть не задохнулся от изумления. Он что – не знает, как мне последнее время пришлось страдать? Он что – не знает, что я изгой, которого разыскивают за убийство? Что эта задрипанная шинель – всего лишь маскировка? Он что – не знает, что я потерял Мивануи? Он что – не знает, каким опасным я от этого стал? Он что – всего этого не знает? Конечно, он этого не знает, но ему же хуже. Приходит время платить по счетам, и не важно, что счет – на чужое имя. Кто-то должен заплатить.
– Что ты сказал, сынок Джимми?
– Я сказал, мать-его: проваливай, дед, не воняй возле прилавка.
Я медленно и задумчиво кивнул. А потом я ему врезал. Он опрокинулся – не столько от силы удара, сколько от удивления – и рухнул на груду кастрюль. Не успел опомниться, как я перескочил за прилавок, замешкался на секунду, восстанавливая равновесие, прицелился и пнул его в живот. Он хрюкнул и отчаянно попытался удрать от меня на четвереньках, поскольку встать был не в силах. Я взял сковородку и влепил ему в череп. Я ошутил, как размозжились ушные хрящи, – по ручке сковородки прокатилась дрожь.
– Нет, прошу вас, мистер, не надо! – закричал парень. Но было уже слишком поздно. Он опоздал на две недели; квитанция лежала у него в стопке входящих, и заплатить он был обязан. Он пустился наутек на карачках, и вид его безнадежного положения только распалил мою ярость. Я метнулся за ним, схватил за шкирку, затащил обратно и от души шваркнул сковородой по физиономии. Кровь из носа брызнула на грязно-белую поварскую куртку.
– Прошу вас, мистер! – закричал он, а я швырнул его на штабель картонных коробок и мусорных корзин. Загнанный в угол, он повернулся ко мне лицом, корчась и суча ногами. Я взял с прилавка нож с длинным лезвием и приблизился еще на шаг. На этот раз он настолько перепугался, что даже не смог вымолвить ни слова. Я почуял запах мочи, продавец судорожно схватился за ширинку.
– Ну так что? – прошипел я. – Ты подашь мне эти, мать-его, улитки или как?
Нож торчал у него прямо перед носом, и парень, скосив глаза, зачарованно таращился на него. Потом кивнул.
– Да сэр, – прошептал он. – С превеликим удовольствием.
Пока он готовил фирменное блюдо вечера, которое, как мы условились, я получу за счет заведения, я читал газету. Сперва – последнюю страницу. Потом добрался и до первой: гвоздь номера – материал о назначении Ирода, дополненный фотографией, на которой учитель физкультуры кривил свою знаменитую горизонтальную трещину. Тот самый учитель физкультуры, что послал чахоточного школьника бежать кросс в пургу, сильнее которой в Кардиганшире не бывало семьдесят с лишним лет. Кроме этого, там притулился один-единственный материал – маленькая, всего на колонку, заметка справа. Под заголовком «Могила развратницы осквернена». Я сердито перевернул страницу. И тут же замер, как зверюшка из мультфильма, которая только что выскочила за край обрыва. Я снова перевернул страницу и перечитал заголовок – мои глаза ошарашенно полезли из орбит. Писали о могиле Бьянки. Я лихорадочно пробежал заметку. Две ночи назад кто-то раскопал гроб на кладбище Лланбадарн и взломал крышку, о чем газета отзывалась как об извращенном, немотивированном деянии. Злоумышленники с помощью мотопилы вырезали в крышке прямоугольник восемнадцать на десять дюймов в районе лица Бьянки. Ничего не похитили, и тело, как было сказано в заметке, избегло всякого рода воздействий.
Я отшвырнул газету, мои ноги сделались ватными. Аберистуит был шокирован и озадачен этим преступлением. Люди терялись в догадках, кто это сотворил. Но я уже знал. Это был убийца раешника.
Глава 19
Подумать только, миллионы бесполезных, никчемных, пустых, жестоких, напыщенных, горделивых, злобных, непристойных и абсолютно бесценных слов мы извергаем в течение жизни; только подумать обо всех этих словах, всех этих слогах; слогах, которых больше, чем песчинок на Бортском пляже. О Бьянка, тебе нужно было лишь еще одно слово. Какой злобный джинн встал тебе на плечи и отнял у тебя тот последний, решающий глоток воздуха? Подумать только, что за галиматью ты несла. Сколько лжи и лести ты еженощно вливала в уши раскрасневшихся Друидов! Сколько пустых никчемных слов. Если бы ты хоть раз прикусила язычок: приберегла слово, положила его в банк на тот черный день, когда один-два слога могут перевернуть мир. Пара слогов – не исключено, единственная в твоей жизни, – от которой что-то могло бы измениться к лучшему. «Сочинение, – прошептала ты, – в печной трубе…» О нет! Ты не в печь его положила. Ты, которая показала обществу последнюю фигу, завещав похоронить себя в профессиональном костюме. Ты положила сочинение в свою шляпу!
Глава 20
Крыльцо было перепачкано пылью, кошачьей мочой и отпечатками грязных ботинок. И кто-то спреем накалякал на стене «убийца». Я поднялся по лестнице. Дверь в мою контору была приоткрыта, и я увидел, что миссис Ллантрисант, закинув ноги на стол, сидит и ест там арахис. С головой уйдя в свой мир, поломойка меня не заметила. Она машинально запускала пальцы в пакетик из оберточной бумаги, доставала пригоршню орешков, лущила их и как попало раскидывала скорлупки по полу, хихикая про себя, если они летели на фотографию Ноэля Бартоломью. Даже на лестнице висел тяжелый арахисовый перегар. Я толкнул дверь и вошел – старуха охнула:
– Вы!
Сузив глаза, я смотрел на миссис Ллантрисант.
Она украдкой бросила взгляд через стол на телефон, молча прикинув расстояние, и раздумала. Перекроив выражение лица, она заставила себя лучиться радостью:
– Вы вернулись!
А вы устали от мытья полов, не так ли? – сказал я холодным ровным тоном.
Лучи радости сменились пантомимой хлопотливой озабоченности.
– Ох, мистер Найт, у меня сердце кровью обливается, как погляжу, во что превратилось наше крыльцо, по чести вам скажу. Все, видите ли, полиция – сказали мне ничего не трогать. Не то чтоб я хоть на секундочку допустила, что вы… то есть все эти вещи, что про вас наговорили… да я сроду не слыхивала такого… – Слова нежно вылетели в эфир. Она еще раз бросила взгляд на телефон и улыбнулась, на этот раз – с меньшей убежденностью. – Все же так приятно, что вы возвратились. Надолго ли?
Я прошел к столу. Она бессознательно вжалась в кресло.
– Не знаю. А сколько требуется времени, чтобы выбить душу из старухи?
Я выдернул телефонный кабель. Ее зрачки мгновенно расширились.
Я присел на край стола и нагнулся к ней:
– Где оно?
– Где ч…
Слова замерли – я поднял указательный палец.
– Пожалуйста, не говорите «где что».
Она смотрела на меня без слов.
– Приходится отдать вам должное, – сказал я. – Вы – настоящая темная лошадка. – Я начал похлестывать оборванным телефонным проводом по столу. – То есть вы производите впечатление курицы, у которой в мозгу нет и пары серых клеток, но ребус с «печной трубой» вы раскололи куда быстрее, чем я.