Красивая сказка? Легенда, пришедшая к нам из далекого прошлого? Но за легендой потянулись люди.
На побережье цвели богатые греческие колонии. Расторопные купцы из Милета везли сюда ткани и медь. В обмен на это на запад уходили лес, пушнина, вино, мед и фрукты. Тяжелой пятой победителя прошли по этой узкой прибрежной полосе легионы Великого Рима, тесня хозяев — горцев в их орлиные гнезда. На разукрашенных судах сюда спешили патриции в свои поместья. Но шло время, и на смену ослабевшему Риму пришел другой хищник — Византия. В одном ряду с вооруженными когортами колонизаторов шли христианские проповедники, мечом и крестом подчинявшие непокорных.
— Вы рассказываете, как хорошая книга, — заметил Обловацлий.
Константиниди не улыбнулся. Он, видимо, сел на своего конька. Елена Николаевна не шелохнулась.
— Много лилось крови в этом благословенном краю. Персы, потом опять римляне, потом арабы. И каждый завоеватель строил крепости, замки и храмы, много храмов. — Он усмехнулся. — А лес и пушнина, все, что в изобилии давала эта земля, шло за море. Восстания не утихали и, наконец, дали свои плоды: абхазцы объединились с западногрузинскими племенами. Но не долго существовало Абхазско-Имеретинское государство, Вражда и жадность феодалов привели его к распаду. И снова Абхазия, раздробленная на мелкие владения, осталась в одиночестве. Ее владетельный князь Чачба не смог объединить враждующих князей — тавадов. И снова на побережье появились иноземцы — разведчики богатой Генуи. Меняются названия селений и городов. Растут города и крепости… и храмы.
— А лес, пушнина и вино шли за море? Ведь верно? — засмеялся Обловацкий. — Смотрите, Харьков! — вдруг воскликнул он.
Константиниди прервал свой рассказ. Коридор наполнился людьми. Открылось купе, вышел Жирухин и быстро направился к выходу.
— Гулять? — окликнул его Обловацкий. Но тот уже хлопнул вагонной дверью.
Моросило, но, несмотря на мелкий дождь и слякоть, перрон был полон народу. Старуху встретили сын с женой, и они ушли. Гуляя по платформе, Русанова и Обловацкий дошли до паровоза. Здесь Елена Николаевна заметила Жирухина. Подняв от дождя воротник своего демисезонного пальто, он разговаривал с какой-то женщиной. Русанова хотела окликнуть его, но Обловацкий удержал.
— Не надо, не мешайте.
Они повернули обратно. У вагона стоял Майсурадзе, беседуя с Константиниди. Увидев Елену Николаевну, он сконфузился, скомкал разговор и заторопился.
— Не узнаю Майсурадзе. Всегда такой лихой, а сейчас — мокрая курица, — удивленно заметил Константиниди. — Погода, что ли, на него подействовала?
Елена Николаевна пожала плечами. Поезд уже прошел станцию и громыхал на стрелках, когда в вагон вошел Жирухин.
— А где обещанные малосольные огурчики? — встретил его Константиниди.
Александр Семенович заулыбался и развел руками:
— Я сам едва успел поесть в буфете, потом был на почте. И все бегом, бегом.
— И даже с незнакомкой не успели как следует поговорить? — с иронией сказала Русанова.
Жирухин вздрогнул.
— Какая незнакомка? Вы с кем-то спутали меня!
— Конечно, Елена Николаевна спутала, — смеясь, подтвердил Обловацкий. — Ох, женщины, женщины, всегда им мерещаться соперницы! — И, повернувшись к Константиниди, предложил: — Продолжайте свой рассказ. Не будь Вас, я так бы никогда ничего и не узнал. — И заметив его недоверчивый взгляд, добавил: — Нет, серьезно, ну кто из бывавших на побережье знает эту поэтическую историю? Кто? — спросил он. И сам ответил: — Никто! Мы и свой-то край порой толком не знаем!
В купе было тепло и тихо. На верхней полке, закрывшись с головой, спал Майсурадзе. Елена Николаевна забралась с ногами на диван и забилась в угол.
— В пятнадцатом веке под ударами турок погибла Византия, — вдохновенно продолжал Константиниди. — Разрушив ее колонии на черноморском побережье, в Абхазию пришли турки. И снова кровь и гнет, худший, чем прежде. Религия — оружие завоевателей. Христианских проповедников сменил ислам. Пустели города, гибла торговля, уничтожались памятники старины. Тысячами вывозились в неволю свободолюбивые абхазцы. Мужчины — на работу, женщины — в гарем. Абхазки особенно ценились сластолюбивыми османскими вельможами… Нет Триглита и Хакари — есть Бала-Даг, нет Диоскурии и римского Севастополиса — есть Сухум-Кале. Но сколько можно терпеть гнет? И снова восстала Абхазия. Восстание растет, сухумская крепость в руках абхазцев. Но снова распри, и победа уходит из рук народа.