Что, надо сказать прямо, было не просто. Жизнь получалась скудная. Главную роль в скудости играла энергия – точнее, её отсутствие…
Нет нефти, практически нет приличного угля. Местами есть горючие сланцы, но они такого качества, что перед тем как сжечь, их нужно переработать. Древесина большинства местных деревьев не горит, а в лучшем случае тлеет – после того, как её просушишь. Да, во многих местах выращивают земные деревья и из них делают древесный уголь – но этого едва хватает на нужды химии и той минимальной металлургии, которая ещё осталась, и особых перспектив увеличить производство угля не предвидится – по крайней мере, в обозримом грядущем. Практически нет рек, вода впитывается в пористую породу, и если течёт, то под землёй. Да, дуют ветра, но даже если все удобные места утыкать ветряками, это даст нам процентов десять от потребного – при самом оптимистическом раскладе. Я считал, и у меня получалось гораздо меньше. Да, можно добывать торф. Торф горит прекрасно. Добывать торф опаснее, чем собирать пыльцу… однако же – приходится идти и на это.
Кажется, я перечислил всё.
Можно не напоминать, что разработка любых источников энергии, которые по технологии чуть-чуть сложнее ветряков или паровых котлов, нагреваемых с помощью вогнутых зеркал, нам строго запрещена? Можно? Спасибо.
Уран, например, у нас есть, и его немало – а толку? Нет, хорошо, конечно, что он есть, из урановых руд мы добываем гелий, без гелия нам никак… но сам уран мы перерабатывать и не можем, и не имеем права.
Так что живём мы на привозном «топливе» – ядернокаталитических элементах, тех самых стержнях, разлагающих простую воду на кислород и водород. Без них нам труба. Не протянем и месяца.
Земля же – а тем более все остальные планеты – живут на нашем концентрате… Без него – труба им. Не протянут и недели.
Получается баш на баш. По полной справедливости. По такой справедливости, что аж зубы крошатся…
Я вышел на центральную улицу и чуть не столкнулся с невысоким худощавым парнем лет двадцати, одетым как-то не по-здешнему. Одежда – в отличие от тату – мало что конкретного говорит о человеке, хотя какое-то впечатление оставляет. Но вообще-то я довольно точно именно по одежде определяю, откуда человек прибыл и кто он примерно по роду занятий. Так вот, про этого парня я ничего внятного сказать не мог, разве что понятно было: он точно не из Трёх Столбов и вообще не из Ньёрдбургской округи.
Лицо его было чистым, а на левом запястье синел знак незнакомого мне цеха.
– Простите, – он отступил на полшага и поклонился. – Я задумался и не смотрел по сторонам. Я не ожидал, что в такой ранний час…
– Всё в порядке, – сказал я. – Могу чем-то помочь?
– Я пытаюсь найти городской архив…
– Вряд ли они начинают работать так рано. Пойдёмте, мне почти туда же.
– Разве архив не работает постоянно?
– Здесь – нет. Этот городок если спит, то весь. Я думаю, архив откроется часа через полтора. Но там напротив есть бар – вот он уж точно не закрывается никогда.
– Вы тоже нездешний?
– Нездешний. Хотя бываю часто. А что, заметно?
– Ну, вы так сказали: «Этот городок». Про своё так не говорят.
– Да, точно… А вы, как я понимаю, откуда-то издалека?
– Весьма. Фэньхундао, если это вам что-то…
– Ну, ещё бы. Я там даже был когда-то. Город Десяти Тысяч Шаров, как сейчас помню. И что, всё так же десять тысяч?
– Если честно, их и в лучшие времена набиралось с трудом пять-шесть. А когда вы там были?
– Ещё до войны, – на всякий случай я соврал.
– Ого. Ну, тех-то шаров уж точно не осталось ни одного. Но есть новые, очень красивые…
Так, болтая о пустяках, мы дошли до мэрии; спутник мой слегка прихрамывал. Здесь, в Трёх Столбах, вся власть сосредоточена в одном здании, только входы разные: бургомистрат – с высокого крыльца в центре, шериф – в массивную дверь справа, суд – в дверь попроще, слева. Газеты занимают половину подвала, вход слева за углом. А если обойти дом справа, то там тоже будет спуск в подвал, так вот он и есть городской архив. А через площадь наискосок – знаменитый бар «Зелёный дракон», который ни разу не закрывался за последние семьдесят лет и даже во время войны функционировал исправно, обслуживая и нас, и синих, и серых, и землюков – едва ли не одновременно…
Я всё объяснил Люсьену – так звали парня, – а сам пошёл к телеграфу. Телеграф открывался раньше всех прочих государственных учреждений, но я с четверть часа ещё потоптался под дверью, пока не пришла заспанная и ворчливая Лола. От неё пахло маленьким ребёнком. Сначала я позвонил в школу, но там трубку не брали. Тогда я отправил две телеграммы: одну Тине, что долетел, и одну – директору, что вызван по срочному делу.