Естественно, мы не трубили повсюду о наших планах, но в маленьком городе, таком, как Дарвин, власти, несомненно, должны были что-то прослышать и понять, что я не позволю обращаться со мной так, как в 1962 году.
В тот же вечер мне сообщили, что Канберра ответила согласием на мою просьбу о посещении Грут-Айленда, разрешение я могу получить в пятницу. Собственно, пожалуй, даже жалко, что так получилось. Великолепная шапка появилась бы в газетах, если бы докеры в Дарвине из-за моей просьбы объявили забастовку!
В субботу Фред Томпсон и я вылетели на Грут-Айленд. Главной целью моего посещения острова было заснять пещерную живопись Нгоругу. На острове меня постоянно сопровождал один из людей Гизе, он «опекал» меня повсюду, куда бы я ни шел, где бы ни останавливался.
За прошедшие семнадцать лет на Грут-Айленде многое изменилось. Особенно бросились мне в глаза два из этих изменений. Первое — это множество детей. Казалось, произошло что-то вроде взрыва рождаемости. Второе — то, что у всех аборигенов постарше стали плохие зубы. Это, несомненно, прямое следствие потребления цивилизованной пищи, прежде всего белой муки и сахара. Знакомый мне с 1938 года, теперь уже семидесятилетний Нквапа потерял все зубы, и даже Неричунга в свои сорок шесть лет лишился почти всех зубов. Прежде совсем редко можно было встретить аборигена с испорченными зубами; иногда, правда, зубы бывали до самых десен сточены песком, который постоянно попадался в пище.
«Броукен-Хилл Пропрайетори Лтд», общество, добывающее на острове марганец, подчинилось неизбежному: примерно дюжина из занятых у них аборигенов получает ту же заработную плату и работает в тех же условиях, что и другие горняки. У Нангапианги, родившегося в 1902 году, в 1938 году было пять жен. Сегодня его сын управляется с бурильной машиной и руководит другими рабочими.
Фред Томпсон нашел условия работы и заработную плату на острове неудовлетворительными. Через несколько недель после безуспешных переговоров между профсоюзом и компанией рабочие на Грут-Айленде объявили забастовку. Аборигены прекратили работу вместе со своими белыми товарищами. Они прошли большой путь развития с тех пор, как я познакомился с ними в 1938 году, и они усваивали все очень быстро.
Аборигены на севере по-прежнему рисовали на коре, но теперь все без исключения рисунки они продавали миссиям. Миссии же перепродавали их туристам в Дарвине или в своих лавках на юге. Рисунки на коре стали модой, торговля ими приносила миссионерским станциям Арнхемленда большие прибыли. Внешне отношения между аборигенами и миссионерами на острове казались нормальными, однако под поверхностным согласием скрывалось недовольство. Это я понял из одного разговора. Я захотел проверить, помнят ли еще аборигены, какое место отвели они мне в своей системе родства. Я спросил одного-двух, как они называют меня на своем языке. Аборигены без колебаний назвали соответствующее обозначение родства, следовательно, это они еще знали. Тогда я задал им вопрос, какое название они дают миссионерам. Они посмотрели на меня с изумлением, а старый Книпад сказал почти презрительно:
— Так они совсем никак не относятся к нам!
Первое мая 1946 года стало совершенно особенным днем для аборигенов: в этот день они впервые в своей истории начали забастовку. С тех пор они продолжали бороться против дискриминации в экономическом, социальном и культурном отношении. Их оружием в этой борьбе стало современное экономическое и политическое оружие XX столетия — забастовки и демонстрации. И важно прежде всего то, что эта борьба распространилась на всю Австралию. Выходя за рамки старых, ограниченных племенных союзов, аборигены все больше начали осознавать себя единым народом, со своими собственными культурными традициями и поняли, что в борьбе против дискриминации и эксплуатации они должны держаться вместе. Прежде они протестовали то в одном, то в другом месте. Теперь их требования согласно звучали во всех частях континента.
До войны аборигены жили обособленно от другого населения. Рабочее движение, центры которого находились в городах, не могло активно выступать в их защиту. Теперь положение изменилось. Под нажимом в самой Австралии и из-за рубежа центральное правительство отменило в 1964 году все законы Северной территории, направленные на дискриминацию аборигенов, — с одним только характерным исключением. Это так называемый Указ о наблюдении за занятостью, согласно которому аборигены получают лишь часть той заработной платы, которую платят белым за точно такую же работу. Этот закон был сохранен в интересах скотоводов на севере, потому что две трети занятых у них в пастбищном хозяйстве пастухов и погонщиков были аборигенами. Однако в конце 1965 года профсоюз североавстралийских рабочих возбудил судебный процесс с целью добиться для чернокожих сельскохозяйственных рабочих по всей Австралии одинаковой с белыми зарплаты и одинаковых условий труда. Это требование было подкреплено забастовками и демонстрациями. В соответствии с проводимой им политикой профсоюз впервые в истории австралийского рабочего движения выдвинул в число своих руководителей одного аборигена.
Автор беседует с Джо Мак Гиннисом,
президентом всеавстралийского Федерального совета
по развитию аборигенов
Некоторые из передовых рабочих-аборигенов посетили новые страны Африки и увидели своими глазами, чего могут добиться прежде находившиеся под властью колонизаторов народы, когда они становятся хозяевами в собственном доме.
Начиная с 1958 года ежегодно проводятся конференции различных организаций, активно выступающих за прогресс аборигенов. Вначале во главе различных организаций стояли по большей части белые либерально настроенные филантропы. Теперь все чаще и чаще руководство берут в свои руки сами аборигены, и организации начинают занимать более решительные боевые позиции.
Прошло время, когда белый человек мог как ему вздумается оскорблять и унижать аборигена просто потому, что у того темная кожа. Одно происшествие, случившееся в последний день моего пребывания в Австралии, ясно доказало мне эту истину.
Я пришел навестить своего старого приятеля Фреда Грея, который перебрался в Дарвин и приобрел там несколько моргенов земли. Его дом и земельный участок — он назвал их «Малая Умба-Кумба» — стали местом встречи всех аборигенов с Грут-Айленда, которые приезжали в Дарвин на время или работали в городе. Около дюжины туземцев с Грут-Айленда находились у Фреда и в тот субботний день, когда я посетил его.
Было около девяти вечера. Фред Грей уже лежал в постели — он чувствовал себя не совсем хорошо, разыгралась подагра. Вдруг послышался выстрел, и вскоре залаяли собаки. Как видно, кто-то приближался к дому. Фред Грей послал одного из грут-айлендцев посмотреть, кто идет. Вскоре в спальню Фреда Грея ввалилось с полдюжины туземцев. У одного из них из ужасной раны на лбу сильно текла кровь.
Произошло следующее: аборигены, уходя из города, спокойно шли по шоссе, проходившему возле дома одного белого. В это время у него в саду в самом разгаре была пирушка. Один из белых крикнул аборигенам:
— Убирайтесь к дьяволу, вы, чернокожие ублюдки!
Это был вызов, его нельзя было оставить без ответа. Аборигены потребовали, чтобы белый вышел к ним на шоссе и ответил за оскорбление. Тот, прежде чем к ним подойти, вынес из дома ружье. Тут уж аборигены не могли удержаться. Один из них бросился на белого, чтобы вырвать ружье. В то время как они боролись, произошел выстрел. К счастью, пуля никого не задела, но один из аборигенов получил прикладом удар в лоб.
Аборигены еще не кончили рассказывать, как подъехала автомашина с двумя полицейскими. Они слышали выстрел и хотели узнать, что произошло. Их тоже привели в спальню Фреда Грея. Аборигены еще раз рассказали о случившемся. Полицейские не знали, что им делать. Еще несколько месяцев назад они без разговоров арестовали бы туземцев. Аборигены сознавали свою правоту и были настроены по-боевому.