Один из аборигенов наклонился над постелью Фреда Грея, вытянул по направлению к полицейскому свою правую руку и, касаясь ее указательным пальцем левой руки, воскликнул:
— Посмотри! Моя рука черная. Твоя белая. Но под кожей у нас обоих течет красная кровь. Вы не можете больше ни с того, ни с сего обзывать нас «чернокожими ублюдками». Закон изменился, и мы будем бороться. Мы теперь никого не боимся, и вас не боимся!
Положение становилось очень опасным. Как поведут себя полицейские? Однако Фред Грей, который лежал в кровати больной и беспомощный, спас положение. Он спокойно, с улыбкой обратился к аборигенам:
— И все же есть кто-то, кого вы боитесь!
— Кого это? — спросили они вызывающе.
— Меня, разумеется! — ответил Фред Грей.
Напряжение разрядилось, и аборигены рассмеялись.
Это был все тот же старый, немного патриархальный Фред Грей, каким я знал его еще в 1938 году. Он не изменился. Но мои друзья на Грут-Айлепде значительно изменились с 1938 года. Предприняла ли полиция что-нибудь по отношению к тому белому, который угрожал аборигенам ружьем, я не знаю, потому что на следующий день я уехал.
Этот сам по себе незначительный случай, происшедший через двадцать восемь лет после моего первого контакта с аборигенами на Грут-Айленде, был для меня совершенно необычным свидетельством. Он показал мне, что теперь уже окончательно и бесповоротно прошло то время, когда аборигенов можно было удовлетворить медоточивыми речами или несколькими одеялами и скудной горстью муки, чаю и сахару. Сегодня аборигены формулируют свои требования в понятиях XX века: равноправие, равная зарплата, право на сохранение и развитие своего культурного наследства, на образование и жилище. Эти требования соответствуют их человеческому достоинству, их исконному праву на свою родину, экономическим и политическим условиям современной капиталистической Австралии, и осуществление их возможно.
В исторически короткий отрезок времени, за менее чем тридцать лет, аборигены преодолели узкие племенные рамки, и сегодня выступление аборигенов на пятом континенте — часть всемирного движения против колониализма, расовой дискриминации и эксплуатации.
Тем самым аборигены вступили на путь, идя по которому они станут маленьким, но уважаемым и равноправным членом семьи пародов. Кэт Уолкер, первая среди аборигенов, но уже признанная во всем мире поэтесса, в 1962 году в стихотворении «Хартия прав аборигенов» выразила эти стремления своего народа в следующих словах:
Я горжусь тем, что в течение трех десятилетий был свидетелем и непосредственным участником важного исторического процесса. И как раз потому, что я сам пережил все эти изменения, и несмотря на связанные с ними и все вновь возникающие хлопоты, неприятности и борьбу, страна эта была и остается навсегда — моей Австралией!
ПРИЛОЖЕНИЕ
Большинство аборигенов я называл английскими именами, которые им дали белые поселенцы. В этом не следует видеть чего-то обидного для коренных австралийцев, но сделано это все же намеренно. Абориген никогда не называет другого аборигена по имени: он всегда обозначает его в соответствии с системой родства — братом, отцом своей матери, сестрой своего отца и т. д. Аборигены употребляют имена реже, чем мы; они вообще не любят называть имена. Как я показал, это заходит настолько далеко, что имя умершего вообще ни когда не называется. Когда аборигены Ангас-Даунса говорили в моем присутствии о каком-нибудь другом туземце, они называли его или по степени родства, или английским именем. В моих научных целях, для идентификации, английского имени было совершенно достаточно, а туземного имени я в ряде случаев вообще не знал. Если у туземца не было английского имени, что тоже случалось часто, я называл только его туземное имя. Но по роду моей работы я общался преимущественно с такими аборигенами, которые, хотя бы немного, говорили по-английски или на пиджин-инглиш. Следовательно, у большинства из упомянутых мной аборигенов были английские имена, которые покажутся читателю, во всяком случае, менее странными, чем туземные имена.
Некоторые имена аборигенов, если их перевести, едва ли годятся для того, чтобы их здесь называть, и могут быть восприняты как оскорбительные. Так, мужа Ады звали Чуни или Чуни-Чуни, что означает «потроха, внутренности». В то же время и некоторые данные туземцам английские имена заключают в себе обидный смысл. Например, одного аборигена, работавшего на Уильяма Лидла, звали Джекки Юслесс, то есть «ни к чему не годный».
ПОСЛЕСЛОВИЕ
Еще недавно Австралия казалась — да и была в действительности — заповедником, где в неприкосновенности сохранялось то, что давно исчезло в других частях света: необычный животный мир с его сумчатыми, и самым знаменитым из них — кенгуру, с ехиднами, утконосами и черными лебедями и мир первобытных людей, донесших до наших дней образ жизни, обычаи, обряды и мифы охотников каменного века. Теперь через бесконечные пространства пустынь, через заросли кустарников и низкорослых деревьев ползут огромные грузовики, перевозящие крупный рогатый скот; на пастбищах пасутся миллионы овец — их поголовье в несколько раз превышает численность населения страны, и Австралия стала одним из крупнейших на мировом рынке поставщиков шерсти. А образ жизни коренных жителей пятого континента — черных австралийцев — с каждым поколением, с каждым годом меняется все больше и больше; все новые и новые группы аборигенов оседают вокруг правительственных поселений, миссионерских или скотоводческих станций; аборигены становятся наемными рабочими и все более активно включаются вместе со всем рабочим классом Австралии в борьбу за гражданские права, за экономическое равенство, за землю, которую у них до сих пор безжалостно отбирали. Жизнь быстро меняется и в этой отдаленной части света. Вот об этих-то переменах и пишет Фредерик Роуз.
Имя Ф. Роуза хорошо известно этнографам всего мира. Знают его и в нашей стране, куда он приезжал не раз, где еще в 1947 г. была опубликована одна из его первых этнографических работ, посвященная общественному строю австралийских аборигенов[21].
Уже в этой ранней работе Ф. Роуз поставил своей целью выяснить, что же дают общественные отношения коренных австралийцев для понимания развития человеческого общества в целом. Ведь еще в прошлом веке Л. Г. Морган считал возможным судить о первобытности на основании того, что было известно науке о культурно отсталых народах его времени — об австралийцах, полинезийцах, американских индейцах. Ф. Энгельс, как известно, высоко оценил метод Моргана. Он считал великой заслугой Моргана именно то, что тот в «родовых связях североамериканских индейцев нашел ключ к важнейшим, доселе неразрешимым загадкам древней греческой, римской и германской истории»[22]. В противоположность господствующему в зарубежной науке мнению о непознаваемости прошлого «бесписьменных» народов, о непознаваемости общественных отношений первобытной древности этнографы-марксисты считают, что в распоряжении науки имеются средства для реконструкции прошлого всего человечества, и в числе этих средств одно из важнейших — этнографические материалы, касающиеся современных народов, включая и самые отсталые из них. То, что характерно для этих народов сегодня, когда-то было свойственно предкам высокоразвитых народов Европы и других частей света. Этнографические материалы, собранные при исследовании жизни австралийцев и других культурно отсталых народов, были и остаются для этнографов, следующих научному методу Моргана и Энгельса, ценным источником для изучения доклассового общества, фактической базой марксистского учения об этом обществе.
21
22