Мы не завершили разговор о наших царях. Олух царя небесного. Это опять о дураках. Любим мы эту тему. Как говорится, у кого что болит. Ну, олух и есть олух и расшифровки не требует, хотя и по-арабски это тоже дурак, а царь небесный – это арабское cap набес “стал говорить”. Все выражение буквально означает “олух, который стал говорить”. Если бы молчал, никто и не узнал бы, что он дурак. Кстати, дураки, как и рассмотренное выше болван, тоже от арабского, а именно от слова дурака “дураки”. Также и балда от арабского балда “дура”, и балбес от арабского бал би 'са “плохая голова”. Еще раз кстати. Почему мы говорим круглый дурак, когда хотим подчеркнуть особую степень дурости? Потому что арабское слово дура по-арабски означает “круг”. Так мы маскируем семантический и звуковой повтор. Мы очень не любим созвучий. Например, случайно возникшая рифма в прозе – тяжкий грех пишущего. У арабов не так. Если бы они избегали звукового или семантического повтора, им вообще лучше бы молчать. Структура арабского языка такова, что повторов не избежать. Отсюда естественным образом возникает поэзия.
Слово черт в наших выражениях встречается гораздо чаще, чем царь, но по своей загадочности не уступает царю. Одно только у черта на куличках чего стоит! Что такое кулички? Где это? Ясно, что очень далеко, но где именно? Как найти ответы на эти вопросы? Филологии это не под силу. Остается один способ. Посмотреть по совету Пруткова в корень. Оказывается, здесь черт тот же царь. Дело в том, что арабский гортанизированный (эмфатический) С дает в русском то Ц, то Ч. Так “царь” оборачивается “чертом”, если арабский глагол становится в первом или втором лице, показателем чего является конечное Т. С другими словами этого выражения такая же петрушка. На – это не русский предлог, а арабское слово “далеко”, ну а кулички – отражение арабского корня ХЛС, от которого халис “очень”. Все выражение по-арабски буквально означает “стал очень далеко”. Но ведь именно так мы и понимаем этого черта! В нашем выражении только одна согласная, не имеющая соответствия в арабской фразе. Это последняя К слова кулички. На вопрос о том, почему куличи заменены на кулички, я пока не имею ответа.
Согласная Т, которая превратила “царя” в “черта”, может использоваться как грамматический элемент при образовании слов, в этом случае она одновременно является показателем женского рода. Тот же “царь”, который сидел в голове, а на самом деле был образом, картиной, представлением, тоже может обернуться “чертом”. Когда мы говорим что за черт, выражая недоумение, мы имеем в виду не черта, а именно картину, которая открывается перед нами и вызывает наше недоумение.
Вот еще один черт. Черта с два. Оборот категорического возражения, несогласия. Пусть несогласие, пусть возражение, пусть будет и черт по этому поводу, но два-то причем, да еще с таким странным предлогом? Что это такое с два? Почему не с три, или не с четыре? Заглянем, однако, в словарь, а вдруг это и не предлог. Смотрим корень СДВ. Оказывается, от этого корня образуется наречие суда “напрасно, зря, без толку”. Тогда первое слово в нашем фразеологизме следует перевести “стало, теперь”. Посмотрим, подходит ли это значение. Вот пример из литературы. “Да ведь черта с два! Где их теперь возьмешь благородных-то, настоящих-то благородных людей!” (Достоевский). Ясно, что напрасны усилия, ищи не ищи – все без толку. Кстати, Достоевский, как и все русские люди, полагал, что благородный – это значит “хорошего роду”. Таковы, во всяком случае, значения составляющих это слово элементов. Но вопреки очевидному, благородными людей мы называем не по их родословной, что требовало бы в наше время специальных архивных разысканий, а по наличию в них такого качества, которое в русском языке называется бескорыстием. Напишем-ка это странное слово благородный арабскими буквами. Получается: била гарадин “без корысти”. Все согласные нашего слова без исключения копируют последовательно арабское выражение именно с тем смыслом, который мы вкладываем в его русскую ипостась.
Но и на этом эпопея с чертями не заканчивается. Идиома чер-те что служит для выражения удивления по поводу чего-то невообразимого. Это уже знакомое нам слово со значением “картина, представление, образ”. Тасаввар? “представляешь?” – говорят арабы в таких случаях. Так же говорим и мы, только помещаем арабскую приставку та в конец, после “черта”. Подобная петрушка произошла, например, в английском языке, который поставил показатель неопределенной формы глагола, который у нас оформляется как окончание, перед глагольной формой в качестве особой частицы, сравни английское to deal и русское делать. Обе Т от арабской буквы Та марбуты, оформляющей многие модели так называемого масдара, полуглагола, полуимени, и которая стоит на правильном месте в нашем слове оборот, происходящем от арабского ъибарат “выражение”.