А для его, яко чужестранного человека пропитания не соизволит ли Ваше Императорское Величество всемилостивейше повелеть: по смерть его производить ему жалованье из ныне получаемой им суммы третью часть, а именно: по сто рублей в год по рассмотрению Правительствующего Сената из какой суммы надлежит{100}.
На прошение последовал отказ. Члены Сената сочли, что Абрам более всего нужен государству именно на этом месте. Ему лишь предписано явиться в Петербург в «Канцелярию Главной Артиллерии и Фортификации». Там его «расспросили» о состоянии сибирских крепостей, так как он там «не малое время обретался и о тамошних местах знать ему можно»{101}.
Абрам Петров вынужден по-прежнему оставаться в Пернове. Отношения между супругами не улучшаются. Но вот в один из февральских вечеров к нему приходит кондуктор Гавриил Кузьминский и рассказывает о том, что слышал от другого кондуктора, Фабера: якобы Шишков «хвалился его, капитана, окормить», то есть попросту отравить…
28 февраля Абрам направляет в канцелярию доношение — жалобу на кондуктора Шишкова. Он также обвиняет жену в блуде и попытке отравления. Следствие начато сразу же. Свидетели подтвердили свои показания: «Фабер под присягою показал, что 26-го числа того же месяца мещанка Морша говорила ему: …приходил-де ко мне Шишков и говорил, что капитан Абрам Петров болен, и кабы капитанша была умна и послала в аптеку и купила чего и дала бы ему, Петрову, и он бы не долго стал жить. То же показала и сама Морша»{102}. Евдокия и сама подтвердила все обвинения. В течение месяца Евдокия по-прежнему «жила у мужа и только в конце марта того же года взята была в канцелярию. Ее посадили на Госпитальный двор, где обычно заключались осужденные»{103}.
Вот уже во второй раз Абрам сталкивается со злобой и бесчестностью окружающих его людей. Теперь уже не от лица сильных мира сего, но от ближних своих: жены и ученика. Всего два года назад он безысходно томился в Сибири, конца этому, казалось, не будет. Вызволил его оттуда могущественный друг — генерал Миних. Он внес его в свой список лучших инженеров. Немного времени спустя в Тихвинском монастыре скончалась княгиня Волконская, другой его покровитель и друг, быть может, менее могущественный, зато более знакомый и близкий по духу. Другие же друзья были рассеяны по всей России еще Меншиковым, и новая власть не спешила возвращать их в столицу. При дворе же правил очередной зловещий и могучий фаворит — Бирон.
Кокетливые и непостоянные петербургские подружки не горели желанием дожидаться его возвращения из ссылки… Абрам был одинок. Само небо, должно быть, желало знакомства свежеиспеченного капитана с коллегой — греком Диопером и его прекрасной дочерью. Он надеялся, что сможет жить тихо-мирно в Пернове, обзавестись семьей и переждать… Но он был сыном своего времени и в матримониальных вопросах и совершенно не принимал во внимание нежелание Евдокии идти за него замуж. За него, чернокожего. Он пытался поладить с ней, старался привить ей привычки и манеры парижанок. Но все напрасно. Евдокия его ненавидела за то, что он разрушил их тайное счастье с Кайсаровым.
Разочарованию, гневу и горю нет пределов. Он прощает жене рождение белокурой девочки и признает ребенка. Но жена заводит новый роман, и с кем! С мальчишкой! С одним из его учеников. Более того, «мальчишеские» шалости доходят до того, что в сговоре с любовником собирается его отравить! Как он до сих пор ничего не замечал?
В середине 1732 года он подает новое прошение об отставке. И Миних, по-прежнему любезный, ставит этот вопрос перед Военной коллегией и императрицей 7 июня 1732 года. Ответа наш герой дождется лишь через год.
Перновская гарнизонная канцелярия обсудила дело об отравлении и признала Евдокию виновной. Правда, завершится процесс еще не скоро, и Евдокия пробудет на Госпитальном дворе четыре года, то есть до 1737 года.
Что же до кондукторов, то они признаны виновными: «…ево, Шишкова во ослушании команды и в фальшивых доношениях к генералитету, тако же в блуде его капитанской жены и об отраве его, капитана Петрова, в согласии с его женою. Тако ж во оном деле в ведомстве приличился об отраве кондуктор Кузьмицкой и в том признаваем во всем кондукторов Шишкова и Кузьмицкого винными…» В том же документе сказано следующее: «И означенные кондукторы пред судом призналися во всем винны. И пред судом кондукторы просили слезно христианского прощения у господина капитана Петрова, на что означенный капитан Петров в обиде своей, не помня их злое умышление на его капитана во всем простил.