С тайным кабинет-секретарем А. В. Макаровым мы познакомимся позже, В. И. Мошков — дворцовый управитель Петра I. Желание отправить Алексея на Государев двор объясняется его родством с Ибрагимом. Далее следы Алексея Петрова теряются, имя его в других документах не обнаруживается, возможно, до конца дней своих он оставался полковым музыкантом. Наверное, могут быть две причины того, что А. П. Ганнибал никогда не вспоминал о брате и не поддерживал с ним отношений: обиды, нанесенные ему старшим братом; быстро образовавшийся разрыв в социальном положении. Некоторые исследователи называют «Дело об ограблении…» фальшивкой[222]. Если это так, то непонятно, кому и зачем это надо…
В соответствии с устным распоряжением Рагузинского или по собственной инициативе Васильева (Григорьева) во время вынужденного отдыха на «загородном дворе» под Яссами Ибрагима крестили, и он сделался Авраамом. Авраам — Абрам — Абрахам — Ибрагим — имя одно и то же, поэтому Ибрагим не протестовал, когда его назвали Абрамом (протестовать он будет после второго крещения, но об этом позже). Отчего ему и двум другим арапчатам не сделали обрезание в Стамбуле, почему их не сделали мусульманами? Возможно, в дальнейшем предполагалось их подарить в какие-либо европейские государства.
Знал бы А. С. Пушкин, каких усилий стоило похищение его прадеда, сколько человек рисковали жизнями, осуществляя желание Ф. А. Головина… Что бы было, если бы это предприятие не удалось?..
События, описанные выше, произошли именно так лишь в том случае, если Рагузинский правдиво запечатлел их в письмах Головину и Спафарию, правдиво рассказал о них Ганнибалу. Единственным источником наших знаний о пребывании Ибрагима в Стамбуле служит «Немецкая биография»[223]. Только в ней назван сераль, ни в письмах Рагузинского, ни в других дошедших до нас документах о нем нет ни слова. Источником знаний А. К. Роткирха мог быть рассказ Рагузинского, сообщенный А. П. Ганнибалом или его сыновьями, фантазия кого-нибудь из Ганнибалов или самого автора «Немецкой биографии». Вряд ли мальчишка-негритенок понимал, где именно он находился в Стамбуле, быть может, он уверовал в правдивость слов купца-боснийца — куда приятнее считать себя похищенным из султанского дворца, чем купленным на грязном невольничьем рынке. Убедить или переубедить смутно помнящего о давнем не так уж трудно.
В эпистолярии осторожного Саввы Лукича есть намеки на преодоленные им опасности при приобретении арапчат, упоминания о Константине Кантакузене, некая таинственность. В чем опасности, зачем Кантакузен… и отправка арапчат окружным путем через всю Европу, если покупка легальная?.. Добравшись до России, Рагузинский мог дать волю фантазии, подготовленную письмами и поступками, а придумал сераль он еще в Стамбуле.
Зная о бесцеремонной слежке за русскими дипломатами в Стамбуле, о тревожной обстановке вокруг посольства, весьма напряженных отношениях Османской империи с Россией, заинтересованности Петра I в нейтралитете турецкого султана, можно задуматься над тремя вопросами:
Что больше интересовало Россию — нейтралитет Турции или тайное приобретение арапчат из сераля?
Как отразилось бы раскрытие похищения арапчат, принадлежавших султану, из его дворца на неустойчивом нейтралитете турок во время Северной войны?
Зачем похищать арапчат, когда можно открыто приобрести их на рынке?
Если, упаси Боже, похищение обнаружилось бы, то действия османских политиков развивались бы не на пользу России. Когда слуги султана следят друг за другом, а чиновники умеют вести счет арапчатам, похищение рано или поздно должно быть обнаружено. Если виновникам необдуманных поступков удалось бы скрыться от янычар, то в России их настигла бы жесточайшая расправа. Могли ли разумные люди так рисковать собой и Россией? Толстой обдумывал каждый свой шаг, каждый поступок, даже пустяковый, лишь бы не оступиться, не испортить отношений с Портой, не подать повод к неудовольствию. Он всеми силами стремился избежать всего того, что могло вызвать раздражение султана и его окружения. Кража из сераля должна была рассматриваться турками как циничное оскорбление, высшая форма неуважения. И тогда — война для России на два фронта…
С незапамятных времен в Стамбуле процветали невольничьи рынки, где спокойно, обстоятельно, без суеты выбирали из большого числа арапчат понравившегося, вдоволь поторговавшись, расплатившись и ни от кого не скрываясь, уходили с покупкой домой. Зачем сераль и безумный риск, если есть рынок? Таланты арапчонка вряд ли выявляются перед похищением или во время торга. Не все похищенные, попавшие в сераль, талантливы. Рагузинскому повезло, он сделал удачное приобретение. Один из трех арапчат оказался талантливым.
Савве-боснийцу, только что поступившему на русскую службу, требовалось зарабатывать репутацию. Что за заслуга — выторговать на рынке арапчат? Вот он и сочинил подвиг, не он первый, не он последний так поступил. Мы не располагаем сведениями о том, известны ли были подробности появления в Москве негритят (вымышленные или правдивые) Головину и царю и как они реагировали, если знали, говорил ли Рагузинский о серале или сочинил иные опасности и их героическое преодоление. В письме Толстого Головину от 22 июня 1704 года нет и намека на сераль и какие-либо опасности, сопровождавшие отправку арапчат из Константинополя. Не знать подробностей их приобретения русский посол никак не мог. Кража из сераля должна была его взбесить, и это хоть как-то отобразилось бы в переписке с Головиным. Возможно, сераль — плод индивидуальной фантазии Роткирха.
Многое в этой истории навсегда останется тайною.
Глава III
КРЕСТНЫЙ И КРЕСТНИК
В тот день, когда похищенные в Царьграде арапчата добрались, наконец, до Москвы, ни царя, ни руководителя Посольского приказа в столице не было. Абрама и его брата поселили в доме бояр Головиных, что в Немецкой слободе, и они, страшась и озираясь, начали робко приспосабливаться к неведомому миру с людьми в странных одеждах, к беспощадным морозам, диковинному слепящему снегу и непривычной еде. Все их пугало, настораживало, удивляло, требовалось осваивать русскую речь, удивительные обычаи и традиции новой родины.