Секретарь Козма Боженов.
Августа 21 дня
1728 года.
А. № 385.
Канцелярист Федор Неволин»[371].
Подписав с китайцами договор, Рагузинский со свитой лихо мчался в Москву. Ганнибал покинул Тобольск 25 августа 1728 года и прибыл в Селенгинск 13 марта 1729 года — спешить ему было некуда. 9 ноября 1728 года их пути пересеклись[372]. Поняв, наконец, что произошло, простодушный припорожник при встрече сделал вид, что Рагузинского не узнал.
Теперь, уже превосходно зная боснийца Савву, купца и дипломата, мастера на все руки, можно высказать вполне вероятное предположение: одновременно с донесением в Верховный тайный совет он мог послать частное письмо кому-нибудь из доверенных лиц, чтобы тот подсказал верховникам, как надобно поступить с инородцем-смутьяном Абрамом Арапом, коему никакого доверия быть не должно. В Петербурге он может только навредить — чужеземец-бунтовщик. Тогда понятно, почему уж очень гладко, как по нотам, у Рагузинского все задуманное им получилось.
За время пребывания в Селенгинске Ганнибал составил подробный план предполагаемой перестройки города и крепости, который не был осуществлен, но его чертежи сохранились. Кроме этих чертежей Абрам Петрович с инженерной командой составил проекты небольших крепостей Кяхты и Троицкосавской. Причина утраты интереса к строительству новых крепостей кроется в подоспевшем завершении переговоров с китайским правительством о пограничных территориях. Высказывалась и другая причина: «И подлинно сие место, с первого виду, весьма способным кажется; но земля там вся каменная, чего ради другие признавали сие предложение за невозможное»[373]. Странное объяснение.
Тоска и удручающее неведенье, безделье разъедали душу Ганнибала; спасали мечтания, погружаясь в них, он думал о смутном будущем, как всегда в таких случаях — о Москве и Петербурге, сладостно вспоминал солнечную Францию, военную школу, шумных однокашников, вечно веселых и доброжелательных, опрятный Ла-Фер с башенками замков и черепичными крышами домов, кривыми мощеными улицами и изогнутыми мостами. Ему снились времена, когда он был припорожником, царев домик близ Троицкой площади с низкими закопченными потолками, веселый смех царя (все боялись Петра, кроме Абрама да малютки дочери Елизаветы)… Просыпаясь, он снова оказывался в бесконечно растянувшемся тревожном неведении.
Грустно живется тому, у кого лучшее остается позади, а настоящее и будущее видятся беспросветными. Требуется хоть какая-нибудь, пусть совсем крохотная радость, хоть что-нибудь, способное разорвать тоску, проделать в ней трещину, хоть чуть-чуть возбудить надежду ожиданием чего-то, пусть несбыточного, хотя бы в мыслях сокрушить навалившиеся невзгоды.
31 августа 1729 года Ганнибал решился лично отправить челобитную своему венценосному ученику с просьбой помочь выбраться из сложившейся странной и мучительной истории — понять, за что он наказан светлейшим князем Меншиковым. После кончины Петра Великого и вдова его, и наследник относились к Абраму Арапу хорошо, покровительствовали ему. Став императором, Петр II, внук крестного, очень переменился, вряд ли читал он хоть что-нибудь: не до того ему было, душа требовала развлечений. Письмо Ганнибала особенно интересно тем, что об одних событиях из него мы узнаем впервые, о них нигде больше не упоминается, другим событиям находим в нем подтверждение. Итак, бывший учитель пишет юному монарху:
«Служу я вашему императорского величества в Преображенском полку в Бомбардирской роте и 1727 года был я послан по партикулярному письму бывшего-генералиссимуса Александра Меншикова в Казань, для снятия плана, и того же года получил я от него, Меншикова, партикулярное же письмо, в котором повелел мне ехать, рабу вашего императорского величества, на китайскую границу в Селенгинск, для строения крепости на приказанном месте графом Саввою Владиславовичем, а когда указом вашего императорского величества запрещено было дабы не исполнять ничего по письмам показанного Меншикова, и того ради я подал доношение посланнику Владиславичу, в котором я объявлял, что бывший генералиссимус меня послал для своего партикулярного интереса и по злобе и по наущению его креатур, а не для дела вашего императорского величества, понеже не дав мне инструкции и указу, где мне получать вашего императорского величества жалованья, такожде и инструментов, бумаги и краски, которые к тому делу принадлежат, и в вышеписанной моей челобитной объявлял я показанному графу Владиславичу, что я оному делу и строению городов не искусен и в практике не бывал, понеже оное великое дело требует весьма человека искусного и практичного, но по которому моему челобитию отпущен был я до Тобольска и в 1728 году августа 17 дня был получен указ губернатору сибирскому князю М. В. Долгорукову, дабы меня вторично возвратил на границу к строению оной Селенгинской крепости и которому уже приисканному месту, от него, графа Владиславича, сочинен план и послан в Верховный тайный совет, понеже на оном месте строению никакому быть невозможно. А по указу вашего императорского величества послан нарочный для оного дела из Государственной военной коллегии инженернаго корпуса прапорщик с кондукторами и ему же даны указы и инструкции, также инструменты и бумага, и краски, и прочее, что к тому принадлежит, а я раб вашего императорского величества, живу без всякого дела, чему уже идет третий год и без всякого определения, и умираю голодною смертию без вашего императорского величества жалованья. Окладу мне на месяц идет по 25 рублей, да рация дается на 11 лошадей и оного Вашего Императорского Величества мне и на денщиков не дано, с прошлого 727 года майской и сентябрьской трети, а рация я не получал с 726 года. А ежели оное строение по указу вашего императорского величества поведено будет мне делать, чтоб поведено было кондукторам быть с оным, а ежели же оное строение указом вашего императорского величества отрешено будет, дабы поведено мне было ехать в полк [т. е. в Петербург] или до Тобольска, впредь до указа вашего императорского величества»[374].
Разумеется, никакого ответа на вопли Ганнибала не последовало, пожалуй, этим письмом он себе даже навредил. Ему бы молча дожидаться каких-либо перемен в стране, не напоминая о себе, так, быть может, удалось бы избежать последнего сибирского несчастья.
Прибыв в Москву, граф Савва Лукич начал натравливать на Абрама Петровича верховников; в октябре 1729 года он составил «Мнение», предложив в нем: «Поручика Абрама Петрова перевесть с границы на другое место, понеже человек злаго состояния и на границе от него никакого добра произойти не может, а именно послать его к капитану Берингу для осмотрения Камчатских берегов и снесения чертежа, где удобно было [б] фортецу построить. Жалованье определить ему из губернии или по рангу, или по 10 рублев на месяц, чем может пропитатьця»[375]. Превосходная выдумка — послать африканца строить крепости на Камчатке. Преследование Ганнибала временщиками, жестокое и длительное, есть результат интриг Рагузинского. Однако профессор Н. И. Павленко, занимавшийся пребыванием Ганнибала в Сибири, в своем исследовании делает неожиданный вывод о «доброжелательности» Саввы Лукича в отношении Абрама Арапа[376].
Оказавшись в 1731 году в Петербурге, Абрам Петрович занялся разоблачением дипломатической деятельности удачливого купца[377]. Он рассказал своему старому знакомому советнику коммерции И. А. Мелиссино, что Рагузинский при разграничении территории с Китаем «многое к стороне китайской отдал». По своей инициативе или с согласия Ганнибала Мелиссино все рассказал Миниху. Приведем извлечение из «Записи допроса майора А. Петрова генералом Б. X. Минихом о деятельности посланника С. Л. Владиславича-Рагузинского»:
«1731 году, генваря 13 дня ввечеру приехал к генералу и ковалеру графу фон Миниху Комерц-колегии советник господин Мелесин и объявил, что майор Аврам Петров, будучи в компаниях по два раза, и разговаривал о полномочном после графе Рагузинском, что он ис посольства своего репортовал, якобы разграничил он китайскую границу со авантажам к стороне ея императорского величества. А он де, граф Рагузинской, не токмо присовокупил, но и от стороны ея величества многое к стороне китайской отдал, отчего ея величеству ныне в государственных зборах немалой убыток, понеже прежде збиралось разныя зборы на ея императорское величество, а ныне то отошло х Китайскому государству. Да резидент Ланг в бытность ево, Петрова, в Москве говорил ему, что де граф Рагузинской велел ему, Лангу, ево, Петрова, просить, чтоб он вышеписанное и все что знает за ним, графом, умолчал, за что де обещает ему, Петрову, денег 1000 рублей.