— Пускай горит, — сказала она великодушно. — У меня, Кира, к тебе серьёзный разговор…
— Бабушка, — ворвались в комнату Витька с Маришкой. — Зачем вас вызывали?
— Идите, идите отсюда! — выпроводила я их в коридор. — У нас серьёзный разговор.
Душа у меня пела. Я знала, что будет разговор о переезде. Тогда я и скажу, что жду ребёнка. Странно, бабушки ничего не замечали. Ольга Ивановна тоже… Близкие всегда самые последние узнают о таких вещах. И Костя переедет ко мне. Я буду его женой, матерью его ребёнка.
Баба Паля начала издалека… Рассказала о своей юности, о том, что была в Смольном, откуда её исключили 9 января 1905 года.
— Я была в своем классе… Посидела в кресле. И подумала… Правильно ли я прожила свою жизнь? И сказала себе: «Правильно, товарищ Полина!»
Я терпеливо ждала, когда разговор перейдёт на квартирный вопрос.
— И ещё я подумала, — продолжала бабушка, — не пора ли тебе, Кира, вступать в партию. Это серьёзный вопрос. Твой дед, я, твой отец — мы члены одной партии, одной семьи и по крови и по духу, И прежде чем умереть, я хотела бы, чтобы ты стала до конца нашей. Тогда я спокойно могу умереть. Я знаю, что мои товарищи позаботятся о тебе, чтоб тебе тоже было не стыдно прийти в свой класс и спросить самое себя: «Правильно ли ты, товарищ Кира, прожила жизнь?» И ответить: «Жизнь я прожила с партией… Я прожила её по-настоящему».
Этот разговор она начинала не в первый раз, но сегодня я поняла, что надо будет договорить до конца.
— Мне рано ещё в партию, — сказала я.
— Я в твои годы…
— Знаешь, бабушка… Я считаю, что в партию надо вступать, когда понимаешь, что дальше без неё не можешь. Дело не в том, что я буду платить взносы, присутствовать на закрытых собраниях. Помнишь, когда я была маленькая, ты кормила меня… Я капризничала. А ты говорила: «Эту ложечку за Маркса… эту за Ленина…» Я ненавижу манную кашу по сей день, но я ела. Это банально. Но сколько я себя помню, с именами этих людей у меня связано всё хорошее и доброе, что есть в жизни. Это, ну, как бы смысл твоей жизни, жизни отца… И моей. Я не могу просто так подавать заявление, чтоб тебе было спокойнее. Я должна сделать в жизни что-то очень значительное, чтобы мне не было стыдно носить на груди красную книжку. Я ещё не имею права просить у людей рекомендации. Мне ещё не за что её давать.
Паля задумалась… Она смотрела в окно. Добрая моя бабушка, Полинка из Конной армии, про которую помнят в станицах, не забыли, как она громила белые банды Хмары Савенко.
— Есть у нас на факультете один тип, — продолжала я. — Райчук его фамилия. Этот тип просит у нашей комсомольской организации рекомендацию. И представляешь, вроде нет оснований отказать ему. У него всё чисто. Учится отлично, всегда на похвале… А все знают, что это ему надо для карьеры. Чтоб в аспирантуре остаться, чтоб не попасть под распределение, а если даже попадёт, чтоб потеплее место досталось. Я не могу быть с таким типом в одной партии.
— Прекрати! — оборачивается баба Паля. — Если твоя совесть не разрешает голосовать за него, то встань и скажи товарищам всё, что ты думаешь об этом недостойном человеке. Эти типы — не партия. Это мазурики, которые примазываются…
— Да, но ведь у вашего поколения тоже были такие мазурики. Ты со мной никогда не говоришь об этом. Но ведь я-то знаю, что это было, что ты и отец пострадали из-за них. Так почему же ты молчишь?
— Перестань! — голос Пали звучит жёстко. — Это ошибка нашего поколения, а не твоя. О ней можем говорить мы, а не ты. Ты борись со своими мерзавцами, а не прячься в кусты и не кивай на нас. Мы своё дело сделали. Мы создали Советскую Россию. Мы платили за свои ошибки кровью, а не ты. Поэтому ты не имеешь права упрекать нас в чём-то. Ты говоришь о партии как о святом, а сама хочешь оставаться в стороне от её жизни. Знаешь, Кира, это похоже на ренегатство…
— Куда же ты ездила, прекрасная Полина? — ехидно спрашивает бабушка Маня.
— Мы построили социализм, — продолжает Паля, не обращая внимания на сестру. — Вот вы построите коммунизм. Честь и хвала вам будет в веках. А мазурики ещё будут. С ними бороться надо, чтобы потом не жалеть о том, что могли бы сделать в сто раз больше. Ты просто трус, Кира. Мне стыдно за тебя.
— А ты на меня не кричи! — возмущается баба Маня. Она не слышит, о чём идёт речь, и думает, что Паля разговаривает с ней. — Я старше тебя! Могла сказать, куда поехала? Я волнуюсь… На свидание ездила?