— Товарищи… Вы знаете меня уже не первый год, — сказал он.
— Знаем! — сказала Римка.
— Мне как-то неловко, — вдруг смутился он и улыбнулся детской открытой улыбкой.
— Ладно уж… Валяй! — донёсся голос от двери.
— Как я учусь… вы знаете. Общественные поручения выполнял добросовестно. Может быть, кто-нибудь другой скажет? — опять смутился он, оборачиваясь к Краснощёкову. — Неудобно как-то про самого себя говорить.
— Неудобно… — развёл руками Краснощёков.
— Есть у меня, конечно, и недостатки… Например, я у нашего профессора взял книгу. Готовился к докладу в научном обществе, забыл книгу в троллейбусе… Доклад, правда, помните, отметили на заседании кафедры, дали отличную оценку. Но книга была потеряна. Уникальный экземпляр. Ещё…
— Говори, чего надо, не тяни! — опять донёсся голос от двери.
— Товарищи! — Райчук замер. Лицо его стало торжественным. Потом, оттеняя каждое слово, сказал, как поклялся: — Товарищи!.. Я… прошу… комсомольскую организацию… дать мне… рекомендацию… в великую партию коммунистов Советского Союза.
Почему-то все опустили головы… Почему-то все задумались. Может быть, каждый из нас представил, как он рано или поздно тоже выйдет так вот перед своими товарищами и тоже скажет эти слова. Простые и ответственные. И товарищи вдруг смолкнут, будут думать, а у тебя будет стучать сердце… Будет решаться вопрос всех вопросов. Отойдут в сторону мелочи, дрязги, пустяки… Каждому надо будет решить не только за того, кто стоит как на ладони перед товарищами, но и за себя — имеет ли он право доверить чистоту своей совести другому, достоин ли его товарищ этого доверия, не загрязнит ли совесть твою, миллионов, всего народа? Можно ли передать в руки этому человеку будущее?
Зал молчал… И Райчук был уже не просто Райчук, это был Человек, решалась судьба Человека, будущего руководителя страны.
Зал молчал. Долго молчал. Заскрипел стул. К трибуне вышел Пашка Осипов. Застегнул рубашку и тоже задумался…
Я смотрела на Райчука, точно видела его в первый раз. Обиды уже не было. Мелькнула мысль, что, может быть, он был и прав, наверное, он искренне хотел мне помочь. Я начала вспоминать первые дни в университете, когда Райчук, приехавший из деревни, терялся в сутолоке коридоров, как мы сдавали вступительные экзамены и одновременно увидели свои фамилии в списке принятых. Он пригласил меня в кафе. Мы пили молочный коктейль и смеялись от счастья, что теперь мы стали студентами.
Он очень смешно говорил: «Я так уставши… Вот выучимся, я в деревню приеду, от все будут удивимши…»
Над ним зло потешались и быстренько вытравили все «устамши» и «дивимши». Может быть, мы слишком жестоко ломали его? Он сопротивлялся и неожиданно стал говорить очень правильно. Потом он начал даже поправлять нас. Он ненавидел стиляг, как может ненавидеть городских хлыщей только деревенский парень. На первом же вечере выкинул с танцев двух хулиганов, пристававших к первокурсницам. Лилька была трусиха. Она жила около порта и вечерами боялась одна возвращаться домой — попадались чересчур «внимательные» морячки торгового флота. Райчук провожал её почти каждый вечер. И мы все были за Лильку спокойны: Райчук защитит.
Учился он с невероятным упорством. Долбил гранит… Не грыз, а долбил. Никто не помнит, когда он первый раз подал преподавателю пальто в раздевалке. Посмеялись и забыли. Когда надо было разобрать кого-нибудь на собрании, поручали Райчуку. Вначале мы доверяли ему, потом делали это по инерции. Никто из нас не помнит, когда он первый раз сдвурушничал при разборе персонального дела нашего товарища. Только вдруг мы это увидели и сделали вид, что не заметили.
И вот теперь надо было решать, доверяем ли мы ему нашу совесть, как когда-то доверяли Лильку. Будем ли спокойны? Или поднимем за него руки, точно капитулируем перед будущим.
— Товарищи! — сказал глухо Пашка. — Я думаю, что Райчуку рано… Рано ещё.
Председатель молчал. Я подняла руку, голосуя за предложение Пашки. Я подняла руку последней. Студенты, не глядя на трибуну, уже проголосовали: «Рано!»
ТРУС
Когда кончилось собрание, мы вышли в коридор. Костя стоял у стенгазеты, курил и делал вид, что читает.
Ребята засмеялись над какой-то шуткой. Костя быстро повернулся, пригнул голову, точно собирался броситься в драку, нервно смял окурок папиросы.
— Девочки, — сказала Люська. — Знаете, что я придумала? Наш курс возьмет шефство над Лебедихой.
— А позволит она брать над собой шефство? — фыркнула Римка.