- Тебе показалось, я уверена, - улыбнулась она. – У орлана теперь других забот невпроворот. Поутру вылупились трое птенцов. И, когда ты сбросишь свою шкурку, чтобы переодеться в новую, на ней не будет ни царапинки. Лучше расскажи мне, много нынче пролесков в лесу?
- Пролески, пролески! – проворчал ужик. – Трое детей! Их надо кем-то кормить! Мной? Лучше скажите мне правду, госпожа Аброн, потому что иначе я… утоплюсь!
Пролески дружно закивали в ответ на веселый смех девчушки, зазвучавший над лугом.
- Милый мой Серпан! Я не позволю орлану скормить тебя своим детям. Ты веришь мне?
Серпан вздохнул. Он верил своей хозяйке. И даже любил ее всей своей загадочной змеиной душой, в чем никогда и ни за что не признался бы.
- Тогда зачем вы привели меня сюда? – настороженно спросил уж.
Аброн удивленно взглянула на него.
- Разве здесь не чудесно? Я хотела разделить с тобой свою радость.
- У вас радость? Какая радость? – с еще большим подозрением спросил Серпан и приподнял головку, стараясь заглянуть в глаза Аброн.
Теперь девочка даже губы приоткрыла в удивлении.
- День сегодня чудесный, Серпан! Пролески цветут. Мама пирог поставила. Он уже готов, наверное. Бежим, посмотрим!
И соскочив с камня, Аброн помчалась по поляне, все же умудряясь ступать так, чтобы не тронуть синеву ее любимых цветов.
- Бежим, бежим, - проворчал уж. – А если я не могу бегать, а?
С этими словами он пополз следом, волоча свое серебристое брюхо по земле и намеренно подминая под себя окаянные пролески – те были куда красивее его. Так и добрались они до маленького домика в лесу, где жили прекрасная Ровена и ее дочь, юная Аброн.
Подбежав к двери своего дома, девочка распахнула ее.
На устах застыло веселое «Мама!», потому что за дверью она увидела то, чего никогда не видела в своей жизни. Не было стен, комнат, кухни… Не было родного домика. Аброн стояла посреди бескрайнего поля, совершенно белого. Белые мотыльки летали вокруг нее и, ложась на ее протянутые ладони, превращались в воду. Было холодно и пусто. Леденящий ветер подхватил ее светлые волосы, обнажив тонкую шею. Аброн беспомощно оглянулась и пробормотала:
- Мама…
Но прекрасная Ровена не слышала ее. Ровена знала только, что где-то за пределами Межвременья зовет ее голос Великого Белинуса. И шла к нему, чтобы навеки соединиться со своим возлюбленным там, где не существует ни времени, ни земли, ни неба.
2
Десять лет спустя, Монс-Секурус
Пейра неслышно ступал по лесной охотничьей тропе – снег сошел, открыв взору ковер прошлогодней листвы и травы, потемневшей за зиму и источавшей сладковато-пряный запах, какой бывает только в лесу у подножия Горы Спасения. Всадник придержал коня и замер сам, прислушиваясь. Словно бы сливаясь с тихим шепотом деревьев, он слышал звонкий щебет птиц, звук падающих капель по листве – дождь накануне задерживался на ветвях и долго еще опадал мелкими брызгами на землю. Он слышал шорох травы и шорох крыльев – завирушка слетела с ветки, та дернулась и еле слышно загудела… И весь лес ожил от этого звука.
Крошечные синие цветы на полянке заставили улыбнуться – апрель пришел. Еще одна весна вне родного Брекильена, которого не суждено ему было увидеть, покуда не получит он свободы.
Хранитель Монс-Секуруса, рыцарь Наве не позволял себе оглядываться – жизнь его была жизнью настоящего и будущего, но не прошлого. Верил он и в свое предназначение – слова Великого Белинуса, услышанные им, когда он был еще юношей, о том, что ему суждено идти путем великого рыцаря, навсегда отпечатались в его душе. И он следовал по этому пути, как умел, насколько хватало сил.
Подул ветер, сбросив с его лица капюшон. Он с наслаждением вдохнул этот ветер, чувствуя, как наполняются его легкие восхитительным, неповторимым воздухом этих мест. Зеленоватые, как болотная вода, глаза его прикрылись темными ресницами. А каштановые волосы разметались по плечам. Черты лица, четкие, даже резкие, казались высеченными из белого камня, но вместе с тем была в них красота, что неподвластна времени. Такие лица остаются красивыми во всякую пору – и на заре юности, и в самом закате жизни.