- Конь… Пейра… - прошептал он. – Найти нужно.
Аброн кивнула. Серпан поможет.
- Нужно идти, - снова повторила она.
Он шумно выдохнул, сцепил зубы и, надавив рукой на ее плечо, стал медленно подниматься.
Домик, в котором жила Аброн, и вправду, был недалеко от того места, где она нашла раненого охотника. Но на несколько десятков шагов, которые им пришлось пройти, была потрачена вечность.
Когда, наконец, они добрались, девушка усадила воина на топчан, который служил ей кроватью, и без сил опустилась на пол.
- Серпан! – позвала она, прикрыв глаза.
В ответ раздалось негромкое шипение и тихий шорох.
- Инула! – требовательно донеслось из-за старого сундука.
- Перестань, не время сейчас, - Аброн устало поднялась и прошла в угол, в котором стряпала себе еду и приготовляла разные снадобья. Развела огонь в очаге, поставила котел с водой и посмотрела в сторону сундука, за которым что-то сердито шуршало.
- Серпан, вылезай!
- Инула! – обиженно пискнул уж.
- Да не нужна тебе инула! – в сердцах воскликнула девушка. – Я прошу тебя, вылезай. Найди коня, его зовут Пейра. Приведи его.
Уж показался из-за сундука, раскрыл, было, пасть, чтобы возразить что-то, увидал незнакомца на топчане и, вместо того, чтобы отвечать, отвратительным свистящим шепотом запричитал:
- Мало вам к людям ходить, так вы теперь их сюда приводите! Зачем? Зачем? Хотите, чтобы они раздавили меня своими ножищами? Чтобы выгнали прочь из вашего дома? Чтобы оторвали мне голову и выпили всю мою кровь? А у меня душа болит, моя госпожа! Или кишки… Не разберу никак!
Он торопливо подполз к ней и настойчиво рявкнул:
- Инула!
- Вот! – юная знахарка протянула ужу тоненький коричневатый корешок с сильным запахом, который достала из небольшого мешочка, одного из множества развешанных по всему домику. – Это излечит и твою душу, и твои кишки. А теперь живо отправляйся за конем! И без него не возвращайся!
Серпан чуть не прикусил ее пальцы, вцепившись в корень. И едва тот скрылся в его пасти, выпучил черные глазки и счастливо заурчал.
- Что-то человек у вас какой-то дохлый, - радостно объявил он, кивнув в сторону воина, и скрылся за дверью, даже не подозревая, что вместо инулы ему скормили валериану.
Воин лежал без сознания. Рана его продолжала кровоточить.
Это был не первый раненый, которому ей придется помочь. За годы, что девушка провела в чужом мире, она лечила разных людей от разных болезней. Дар этот был у нее всегда. И ей часто удавалось помочь тем, кто просил о помощи.
Движения Аброн были уверенными и ловкими. Срезать одежду, промыть рану, отжать сок нужной травы, приложить лечебную лепешку. А после ждать, просиживая рядом с ним ночь и день, меняя травы, смачивая губы отварами и прикладывая пальцы ко лбу, в надежде, что однажды он перестанет пылать.
3
Кажется, временами шел снег. Белый-белый, легкий-легкий. Серебрился на солнце, звенел в воздухе странной музыкой. Музыкой, какой на земле и не бывает, какую никто не слышал. И, наверное, не услышит. Потом оказывалось, что серебро может ранить. Выпускает острые иглы, впивается в кожу. Пылать начинает, резать мясо до самой кости начинает. И все под эту музыку, которая туманит мысли и превращает все сущее в сплошной серебряный снег. И снег уже повсюду. И снег уже внутри. Там, где, подобно сердцу в груди, бьется средоточие музыки.
Иногда Наве выныривал из этого странного мира. И видел что-то еще более легкое. Еще более светлое, ослеплявшее белизной… Потом сквозь белизну проступало лицо… удивительное лицо такой красоты, что он пытался затаить дыхание, чтобы не спугнуть видение.
Бледная кожа… светлые волосы… и глаза… золотисто-карие, теплые… он смотрел бы в эти глаза всю жизнь, что ему еще оставалась. Когда глаза исчезали, он начинал звать их, потому что без них опять валил снег, медленно убивая его. И тогда те возвращались, и ему становилось легче.
Изредка он вспоминал, как оказался здесь, и кто она. Но небытие наваливалось снова и подхватывало его, засыпая снегом. И потом, сколько ни силился, вспомнить уже не мог. Все ускользало. Ничего не было, кроме снега. И ужасного шипения, грозившего превратиться в музыку смерти, сама мысль о которой была невыносима. Но та уже тянула к нему свои клешни, касалась его лица, дышала одним его дыханием.