5
- Хорошо, что я нашла тебя в апреле. Когда-то давно я жила там, где был вечный апрель. Мой отец создал его для моей матери. Они любили друг друга, хотя и не могли быть вместе. Тогда мне казалось, что я была счастлива. А потом… потом все исчезло. Мой дом, вечная весна… И маму я больше никогда не видела. Я оказалась здесь. И здесь была зима…
Да, была зима. Снег шел. Серебряный. С острыми иглами – коловший раны его, терзавший плоть его. Не оставлявший места дыханию. Но даже сквозь эту зиму, в которой, он знал это, был сосредоточен ад, пробивалась волшебная сказка. Тихий голос, подобный пению ангелов, рассказывал эту сказку. И за голос этот он пытался зацепиться, чтобы выбраться из того ада, в котором теперь оказался.
Наве распахнул глаза. Вокруг царила кромешная тьма. Ночь. Глухая ночь. Свежая и прохладная. И только пальцы той, что сжимала его ладонь, были теплыми и мягкими.
- Ты сейчас говорила, - медленно произнес он так, словно боялся спугнуть ее. – Откуда эта сказка, Аброн?
- Это не сказка, - негромко отозвалась она. – Я вспоминала о себе… Но тебе помнить необязательно.
- Я и так не позабуду, - возразил он. – Это слишком прекрасно, чтобы забыть. Скажи, там было только солнце, или случались и грозы?
- Зачем тебе? – удивленно спросила Аброн.
- Я хотел бы представить себе… Ты оттуда пришла в Монс-Секурус?
Она кивнула. Потом поняла, что он не мог увидеть, и сказала:
- Да… Там было солнце, и бывали грозы. Но это было давно.
- Когда? Сколько времени ты здесь одна?
- Это десятая весна, которую я встречаю здесь.
Десятая весна… Наве только и мог, что улыбнуться. Тьма скрывала его улыбку. Ее десятая весна… И его десятая весна без родных лесов милого сердцу Севера, укрытого бархатными мхами и обряженного сияющими алмазами крошечных озер. Но у него была хотя бы его судьба. Что было у нее? Наве непроизвольно погладил большим пальцем запястье Аброн и тихо сказал:
- Отчего не среди людей? Отчего в диком лесу? Ты скрываешься? От кого?
- Я не скрываюсь, - в голосе ее была слышна улыбка. – Но здесь мне лучше, спокойнее. Некоторые считают меня колдуньей. К чему смущать их?
- Ты не колдунья, - выпалил Наве. - Ты волшебница из сказки, в которой весна живет вечно. Ты сама и есть весна.
- Сказки заканчиваются, - вздохнула Аброн. – Почему ты не спросишь, видела ли я мессира Копена?
Во тьме ночи меж ними замерло их молчание. Он не хотел спрашивать, видела ли она Копена. Именно теперь не хотел. Потому что знал – видела. И знал – ему придется вернуться на Гору. Тогда как только сейчас, прикованный к постели, далеко от Лампы Истинной Крови, он забыл, кто он, и в чем его великий жребий. Была только ладошка в его руке, которая унимала боль в теле. И был тихий голос той, что разбудила в нем весну.
- Когда меня заберут? – наконец, спросил Наве.
- На рассвете. Твои воины здесь, в лесу.
По щеке скатилась слеза. Аброн быстро смахнула ее и прикоснулась пальцами ко лбу Наве. Как в первый день, когда увидела его. Он больше не пылал, и это давало надежду, что болезнь не захватила Хранителя. А рана затянется, нужно лишь время.
- Поспи, - шепнула девушка. – Тебе понадобятся силы, чтобы вернуться домой.
Сказать ей, что он вовсе не хочет домой, Наве не мог. Его долг был и дальше вести жизнь, к которой он всегда стремился, следуя за предназначением. Но впервые за десять лет он думал о том, что рад был бы оставаться всего лишь сыном Мастера, осваивать его ремесло и жить тем, что давали бы ему его руки. Но тогда судьба никогда не привела бы его к Аброн. И он никогда не знал бы ее удивительных глаз, превращавших весь белый свет в цветение сада.
- Не оставишь меня? – спросил Хранитель.
- Я буду рядом, - ответила Аброн и поняла – теперь в ее душе вечен апрель. Хранитель – тот, кто сделал это для нее. – Я буду рядом, - повторила она и провела ладонью по его щеке, - спи.
И он заснул. Сон теперь был спокойный, тихий. Вместо холодного снега летели белоснежные лепестки цветущего сада. И тихий голос Аброн рассказывал ему про удивительный мир, откуда она пришла. Мир, в котором весне не было конца.