- Что-то человек у вас какой-то дохлый, - радостно объявил он, кивнув в сторону воина, и скрылся за дверью, даже не подозревая, что вместо инулы ему скормили валериану.
Воин лежал без сознания. Рана его продолжала кровоточить.
Это был не первый раненый, которому ей придется помочь. За годы, что девушка провела в чужом мире, она лечила разных людей от разных болезней. Дар этот был у нее всегда. И ей часто удавалось помочь тем, кто просил о помощи.
Движения Аброн были уверенными и ловкими. Срезать одежду, промыть рану, отжать сок нужной травы, приложить лечебную лепешку. А после ждать, просиживая рядом с ним ночь и день, меняя травы, смачивая губы отварами и прикладывая пальцы ко лбу, в надежде, что однажды он перестанет пылать.
Кажется, временами шел снег. Белый-белый, легкий-легкий. Серебрился на солнце, звенел в воздухе странной музыкой. Музыкой, какой на земле и не бывает, какую никто не слышал. И, наверное, не услышит. Потом оказывалось, что серебро может ранить. Выпускает острые иглы, впивается в кожу. Пылать начинает, резать мясо до самой кости начинает. И все под эту музыку, которая туманит мысли и превращает все сущее в сплошной серебряный снег. И снег уже повсюду. И снег уже внутри. Там, где, подобно сердцу в груди, бьется средоточие музыки.
Иногда Наве выныривал из этого странного мира. И видел что-то еще более легкое. Еще более светлое, ослеплявшее белизной… Потом сквозь белизну проступало лицо… удивительное лицо такой красоты, что он пытался затаить дыхание, чтобы не спугнуть видение.
Бледная кожа… светлые волосы… и глаза… золотисто-карие, теплые… он смотрел бы в эти глаза всю жизнь, что ему еще оставалась. Когда глаза исчезали, он начинал звать их, потому что без них опять валил снег, медленно убивая его. И тогда те возвращались, и ему становилось легче.
Изредка он вспоминал, как оказался здесь, и кто она. Но небытие наваливалось снова и подхватывало его, засыпая снегом. И потом, сколько ни силился, вспомнить уже не мог. Все ускользало. Ничего не было, кроме снега. И ужасного шипения, грозившего превратиться в музыку смерти, сама мысль о которой была невыносима. Но та уже тянула к нему свои клешни, касалась его лица, дышала одним его дыханием.
Наве открыл глаза. И вздрогнул всем телом, увидав прямо перед своим лицом змею. Та шипела, вилась кольцами по его груди и, высовывая свой мерзкий язык, смотрела прямо в глаза. Нет, это не смерть… это мерзкий гад, подкравшийся к нему, пока он был не в силах защищаться. Наве резко выбросил вперед руку и сбросил змею на пол. От боли в груди, которой отозвалось движение, перед глазами заплясали языки пламени, и он хрипло застонал.
Обернувшись к постели, Аброн укоризненно посмотрела на своего ужа и подошла к воину.
- Выпей, это немного облегчит боль, - протянула к его губам чашу с горьковатым запахом. – А Серпана не бойся. Он не причинит тебе зла.
- Серпана! – выдохнул Наве и ошалело посмотрел на пол, глядя, как змея торопливо уползает за сундук.
Отпил из чаши, едва не захлебнувшись, поморщился – было сладко и горько одновременно, и только тогда понял – вот же, перед ним это лицо и эти глаза, что он искал в своем небытии. Та же девушка, что нашла его и привела сюда. И как же он раньше не вспомнил…
- Ты кто такая? - произнес Наве.
- Меня зовут Аброн, - так же, как и два дня назад, ответила девушка.
- Это я помню! – соврал Наве. – Я спросил кто ты? Откуда взялась?
- Я здесь живу. Давно.
Наве кивнул, будто ее слова что-то объясняли. И тут же спросил:
- И что твое имя значит?
- Апрель, - улыбнулась она.
- Апрель, - повторил он и улыбнулся в ответ. Как просто – ей подходило это имя, как не подошло бы никакое другое. – Люблю апрель. Сады зацветают.
- Я тоже люблю апрель, - просто сказала она.
Аброн вспомнила тот мир, в котором был всегда апрель. В котором она жила вместе с мамой. Который однажды исчез неожиданно и навсегда. И тогда Аброн узнала, что такое зима. Она бродила по лесу – голому, черному, чужому. Нашла этот домик, в нем и поселилась. Хозяева не появлялись, и постепенно Аброн привыкла считать его своим. Недалеко от леса оказался небольшой город, куда она иногда ходила. Меняла ягоды на молоко, а грибы на ткани. Однажды помогла женщине, избавив ее малыша от колик, напоив его травяным отваром. После этого к ней иногда обращались за помощью крестьяне. Одни звали ее лекаркой, другие колдуньей. Аброн же словно и не слышала всех этих разговоров. Собирала травы, выслушивала вечно недовольного Серпана и ждала апрель.
Как странно, что воина она нашла в апреле…
- Сады зацветают, - тихо повторила Аброн, глядя на него.
- Я долго спал? – спросил Наве и тут же добавил не к месту: - Ты здесь одна? Одна меня лечила?
- Недолго, два дня. Я не знала, кто ты, и кому нужно сказать, что ты здесь, - она неожиданно смутилась. – И я не одна. Я с Серпаном.
- С Серпаном! – усмехнулся Наве, покосившись на сундук, из-за которого торчал змеиный хвост. – А если вепрь нападет? Или медведь?
- Они не станут на меня нападать, - с улыбкой ответила она, а потом помолчала и спросила: - Тебя, наверное, ждут дома?
- Два дня еще не станут ждать… - медленно ответил воин. Когда он уходил на охоту, подданные знали, что раньше, чем через неделю, их хозяин не вернется.
Обычно за это время он успевал уйти к реке, за которой начиналась большая горная гряда – тринадцать остроугольных вершин и широкая долина между ними – он любил этот край и подчас досадовал на то, что Гора Спасения не отпускает его навсегда.
- Нужно бы дать весточку, - тихо сказал он. – Иначе быть переполоху.
- Скажи кому, я передам.
Ей отчего-то стало грустно, что его увезут домой, как только узнают, где он.
Аброн не понимала себя. Зачем подолгу смотрела на него, спящего. Зачем две ночи подряд провела, сидя рядом и держа его за руку, словно пытаясь передать ему частичку своей жизни, чтобы ему достало сил бороться за свою. Зачем отшучивалась от возмущенного Серпана.
Она лишь знала – когда он уедет, то заберет с собой что-то важное, волнующее, что поселилось в ее душе в тот миг, когда она нашла его, раненого.
- Повязку надо переменить, - быстро проговорила она и отошла к очагу.
Он проследил за ней и улыбнулся – боль в ране, полыхавшая еще несколько минут назад, теперь становилась глухим жжением. От напитка ли, оставившего во рту горьковатое послевкусие, или от ее взгляда, исполненного солнечного света, распускавшего цветы в садах?
- Тебе нужно пойти в Монс-Секурус, - проговорил он, разглядывая ее тонкую маленькую фигуру в простом зеленом одеянии. – В замке разыскать Копена. Мессира Копена. Ему скажешь, что Хранитель Наве попал в беду.
С этими словами он замер, внимательно глядя на Аброн – теперь она должна была понять, кто он такой. Девушка улыбнулась – Монс-Секурус слишком высоко, чтобы оттуда был заметен лесной домик.
- Я все передам мессиру Копену.
Аброн переменила повязку и поставила рядом чашу с питьем.
- Я скоро, - сказала она Наве и, глянув на сундук, весело добавила: - Серпан, выходи! И не забирайся больше на постель Хранителя.
Путь к Монс-Секурусу был недалекий, солнце радостно светило из-за редких облаков. Так же радостно было и на душе Аброн. Она торопливо шла по дороге, что привела ее сначала в городок. Девушка заглянула к молочнице, которой принесла настойку для ее мужа, за что получила немного еды – на ужин должно было хватить не только ей, но и рыцарю.