Знаю, дорогая, ты бы нас не опозорила. Нужно закончить церемонию. Извиниться перед гостями. Еду я убрала на холод, так что ничего не испортится. Платье отстираем, красное не годится для свадьбы. Я говорила, что это плохая идея. Свадьба осенью. Погода все время меняется. Не угадаешь с этой погодой. И дождь пошел. Я была права. Ну, вставай. Пусти-ка, я уверена, что бьется. Ну! (Прижимается головой к сердцу Каролины.)
Каролина. С другой стороны, мама.
Мать. А ты опять за свое. Как с другой? С левой.
Каролина. С правой, мама. С правой.
Мать. С левой, милая. С левой.
Каролина. Когда я родилась, ты не хотела верить. И сейчас, спустя столько лет, не веришь.
Мать. У тебя слабое сердце. Знаю. Ты болела. Долго болела.
Каролина. Не веришь.
Мать. Так не бывает. Не бывает.
Каролина. У твоей дочери — именно так.
Мать. Если ты вобьешь себе что-то в голову, тебя не переубедить. Как твой отец говорит: ослица.
Каролина. Отец много чего говорил. Не кричал. Даже когда надорвал мне ухо, он не кричал.
Мать. Ну, насчет уха ты выдумываешь. Где-то во дворе свалилась с турника и рассказываешь небылицы. Вот тут шрам. Почти незаметный. Волосами закроешь. Так тебе даже лучше. Чтобы волосы на лицо. Дай я тебя причешу.
Каролина. Ты меня так причесывала.
Мать. У тебя красивые волосы. Здоровые.
Каролина. Я лежала в ванне.
Мать. Лань. Прекрасная лань.
Каролина. Ты смотрела на мои округлившиеся груди и сказала, что я красива, как лань. И чтобы я берегла свою красоту.
Мать. Я так сказала?
Каролина. Я вернулась с каникул. Призналась, что лишилась невинности. Не знаю, зачем я тебе об этом сказала. Думала, будет как в семейном фильме. Мы часто такие смотрели. Мать обнимала дочь и говорила ласковые слова. А потом они вместе покупали контрацептивы. Я хотела, чтобы так было.
Мать. Американские фильмы хорошие. Я всегда плачу. Всегда плачу. Это потому, что на английском.
Каролина. Ты дала мне пощечину.
Мать. Так делают в фильмах.
Каролина. Было больно.
Мать. А кто теперь тебя захочет?! Даже хромой пес не позарится!
Каролина. Был кое-кто, кто хотел.
Мать. Такой тощий, оборванец.
Каролина. Мы сидели, закрывшись в комнате, а ты готовила нам бутерброды. Входила без стука. Хотела застать нас врасплох. Зачем? Ты думала когда-нибудь о том, что было бы, если бы ты нас застукала? Мои раздвинутые ноги и его голый зад. Зачем, скажи? Ты думала: моя дочь — настоящая шлюха.
Мать. Я готовила бутерброды. С сыром и помидорами. Немного соли.
Каролина. А ты? Ты любила отца?
Мать. Конечно! Любила. Стирала ему столько лет, готовила. Боже, чего я ему только не готовила. Прием на шестьдесят персон. Все в той крохотной кухоньке. Но я справлялась. Заливное из рыбы, свинина со сливами, запеченная картошка, горящее мороженое. Когда был на диете — отварная рыба, овощи, черный хлеб.
Каролина. Я нашла твои письма.
Мать. Какие письма?
Каролина. В шкафу под одеждой. Старые письма, перетянутые красной лентой.
Мать. Они ничего не значат.
Каролина. Кто тебе их писал? Не отец.
Мать. Прыщавый… Он писал мне стихи. Смешно, я забыла об этом.
Каролина. «Я сохну от тоски, считаю дни, как твои родинки. День цеплялся за ночь, словно мои пальцы…»
Мать. «…Лепившие тебя заново… И если бы ты не сбежала…»
Каролина. И если бы ты не сбежала…
Мать. Глупости! Лепившие… Ерунда какая-то.
Каролина. Ерунда.
Мать. Я отца любила, с отцом жила, отцу рубашки гладила.
Каролина. У тебя есть родинки?
Мать. Кажется, есть несколько.
Каролина. Я не знаю твоего тела. Если бы нужно было тебя нарисовать, я бы изобразила тебя в коричневой юбке и бежевой блузке. Так я рисовала тебя в детском саду. Больше ничего не знаю.
Мать. А что, я должна была голой расхаживать по дому?
Каролина. Ты боялась, что я увижу глаза отца. Он уже на тебя так не смотрел. Тебе нечего было бояться… Ляг рядом. Иди сюда.