— Ну ладно тебе, мам! Это ж просто юмор, а он, как известно, продлевает жизнь!
— Кому продлевает? Мне эти ваши ссоры уже в печенку въелись!
— Ну какие ссоры, мам! Ладно, всё! Слова не скажу про твоего Лёшу, раз он такой нежный!
— Да ладно, все это мелочи жизни. Эштон сегодня на занятия не пришёл, это уже серьёзный повод для переживаний.
— Да тоже, поди, у девицы своей застрял! — буквально выплёвываю свою внутреннюю горечь по этому поводу.
Мама бросает на меня осуждающий взгляд:
— Я звонила ему, он сказал, что приболел.
— Врёт! Скорее, перебрал!
— Не думаю. У него голос был охрипший.
— Наивная ты, мам! Я могу замострячить тебе голос умирающего, если хочешь. Вот смотри: Валерия Витальевна, мне очень жаль, но сегодня я не могу появиться на занятиях — намертво придавлен к кровати длинноногой блондинкой! — хриплю. — Ой, простите, я хотел сказать, у меня грипп и жар!
— Смешно, — лицо у матери невозмутимо. — Смотрю, ты с брата уже переключилась на Эштона?
— С брата на другого брата, вернее будет сказать! — сообщаю довольно.
— Да какой он тебе брат! Не смеши меня! Я же вижу, как ты на него смотришь!
— Ещё чего! Ты что, мам! На фига он мне сдался? Он же пришибленный какой-то!
— Вот поэтому не смей его трогать! Не сладко ему пришлось, видно. Мать сама его растила, мужчины никогда в доме не было. Да и не знаешь ты, что такое нужда, дочь! И не дай Бог узнать!
— А ты знаешь?
— Нужды не знала, но тяжело было очень, когда Алёша родился. Денег на памперсы не было, дошло до того, что я подгузники ему из марли делала, а потом стирала их.
— Ты никогда не рассказывала мне об этом, — внезапно мне становится стыдно.
— Теперь вот рассказываю. Но голодными мы никогда не были, а у Эштона, похоже, и это было.
— Да ладно! А ты откуда знаешь?
— От верблюда!
— Ну, мам!
— Не для твоих ушей эта информация. Я сейчас к нему поеду, это недалеко, прямо рядом с Институтом. Пойдёшь со мной? Или подождёшь в машине?
— С тобой, конечно! Вдруг он там помирает, может, помогу тебе его реанимировать!
— Дочь! Иногда мне хочется подрезать тебе язычок! И если бы не Алекс…
Для моей матери слово «болезнь» имеет действительно совсем не тот смысл, какой обычные люди в него вкладывают. У неё любая болезнь всегда подразумевает “смертельную” болезнь. И на эту тему я тоже много и дерзко шутила, пока Алекс не рассказал мне, что они прошли с мамой, когда он болел раком, когда у мамы отказывали почки, когда няня нанесла ей четыре ножевые раны, убив моего нерождённого брата и почти убив мою маму. Теперь мне больше не до шуток.
Эштон открывает нам дверь, будучи в когда-то белой, теперь уже неясного цвета майке, измятой и влажной и серых домашних штанах. Щёки у него алеют румянцем, каштановая длинная чёлка выдаёт недавнее намерение хозяина привести себя в порядок, но расчёсанной не выглядит. Если бы не мама рядом, я бы смутилась и сбежала, потому что молодые люди, наверняка, именно так и выглядят, когда их отрывают от занятия сексом.
Но Эштон, увидев мою мать в дверном проёме, сияет искренней улыбкой, а когда она приобнимает его, приветствуя, с чувством кидается обниматься в ответ. Решаю, что оторвали мы его совершенно точно не от секса. Может быть, от спорта?
Увидев меня, Эштон как будто расстроился, и я тут же почувствовала себя назойливой мухой, доставшей человека своими ёлками и гирляндами.
— Привет, проходи! — коротко, но по шкале Эштона очень тепло предлагает мне хозяин.
— Спасибо, — отвечаю.
Только в гостиной, залитой дневным светом, обнаруживаю на скуле Эштона огромный такой жёлто-зелёный заживающий синяк, небольшую ранку над бровью с запёкшейся кровью, стянутую двумя аккуратными стежками и прозрачным пластырем.
— Что это у тебя? — восклицаю, совершенно забыв о том, что Эштон же у нас герой, отстоявший честь своей дамы в неравном бою.
— Да так, — отвечает, улыбаясь. — Хэд-шот один пропустил. По глупости. Отвлёкся немного.
— Ты заканчивай, пожалуйста, с хэд-шотами, дорогой друг! — вмешивается в нашу беседу мама.
— Уже закончил, мы же договорились! — отвечает Эштон, заглядывая матери в глаза. И в этом взгляде столько тепла!
“Это ненормально”, - думаю. По всем законам человеческих взаимоотношений, чувств и эмоций он должен её ненавидеть! Ну, или хотя бы испытывать неприязнь! И даже не важно, как именно преподнесла историю своей давней любви его мать, моя занимает рядом с Алексом место, которое с высокой долей вероятности могло бы стать её местом. А Эштон мог бы иметь полную семью…