- А когда она приедет? – детская простота.
Алекс так усердно поджимает губы, что они белеют. Интересно, каково это - вдруг найти не потерянную годы назад пуговицу, а … сына?! Своего собственного родного ребёнка, успевшего вырасти за это время во взрослого восемнадцатилетнего парня с умными глазами?
Я не хочу смотреть на мать, почему-то кажется, что ей нужна приватность в эту минуту, и мне не сложно уважать её желания.
- Я не знаю, - отвечает Эштон.
Сложные вопросы – простые ответы. Некомфортная ситуация – непробиваемая выдержка. Неуёмный девчачий интерес – холодный упорный игнор.
Мне нравится его чёлка, определённо нравится. Ловлю себя на мысли, что хочу потрогать её. Нет, даже не так: не только потрогать, а запустить свои пальцы и, пропустив между них эти самые длинные на его голове пряди, пригладить их в направлении макушки. Та дикость, с которой мне хочется совершить этот странный жест, и пугает меня и смешит одновременно.
Мы вновь сталкиваемся глазами, я улыбаюсь паранормальному количеству глупостей в своей голове, и он… он улыбается мне в ответ! Первый и единственный раз за весь вечер он улыбается. Хотя, если быть объективной, эту улыбку сложно назвать приятной: скорее, это - линия рта, сведённая судорогой внезапно нахлынувшей, незваной радости.
Ты ледышка, да, Эштон? Ты дикий, странный, но такой притягательный… Ты горький, тёмный, твёрдый швейцарский шоколад, не так ли? А мне впервые в жизни, впервые в моей истории, хочется тебя растопить… и съесть! Потому что на самом деле, ты неповторимо сладкий и нежный, но никто ведь об этом не знает!
- А Эштон теперь будет жить с нами? – Аннабель, похоже, решила осиротеть сегодня – и мать и отец от её вопросов приобретают такой вид, словно оба на грани инфаркта миокарда!
- Мы ещё не говорили об этом, но обязательно обсудим, - резко отвечает отец.
– Эштон, у нас полно свободных спален! – подключается маман, но Алексу её инициатива явно не по душе, он кладёт свою руку поверх её, словно пытается остановить.
И наш гость всё это видит, подмечает каждую деталь, мечется взглядом от матери к отцу и обратно, жадно впитывая любую их реакцию. А я слежу за его глазами, вижу всё то, что хочет видеть он.
Но не только за ними: кажется, я влюбилась в его руки: по-мужски большие, но по-женски нежные, юные, с выступающими венами над лучевыми косточками, длинными фалангами пальцев и ухоженными красивыми ногтями такой вытянутой формы, на которой шикарно смотрелся бы маникюр… У меня не такие. Нормальные ногти, но не такие…
Далее следует неловкий ужин, мама старается изобрести актуальную тему для беседы, расспрашивает Эштона о его жизни, интересах, о том, что он любит, а что нет, стараясь, тем не менее, глубоко не копать, чтобы, не дай бог, не задеть его чувства.
- А когда у тебя День Рождения? - внезапно подскакивает с вопросом Аннабель.
- 27 ноября, - нехотя и даже в некоторой степени небрежно отвечает Эштон.
- Невероятно! У них даже Дни Рождения почти совпадают! - наивно восклицает моя сестра, а я буквально давлюсь зелёной оливкой. Да уж, сходств действительно более чем достаточно: карий цвет глаз, их разрез, идентичность линий бровей, скул, носа, губ. Эштон, пожалуй, чуть выше Алекса и самую малость уже в плечах, и цвет волос у него каштановый, а не чёрный, как у отца. Ну и, конечно же, Эштон моложе…
Настолько моложе, что я не могу выдавить из себя ни слова за ужином, путаю вдохи с выдохами и, то и дело, давлюсь едой, вкуса которой не могу разобрать, потому что подобно губке впитываю каждый выданный Эштоном звук и смысл каждого произнесённого им с диким акцентом слова.
Я потеряна для общества, потеряна для себя и для этого мира, центром которого для меня так неожиданно и так внезапно вдруг стал Эштон.
Алекс - красивый мужчина…
Нет, не так!
Алекс - очень красивый мужчина, настолько, что в 14 лет меня угораздило влюбиться в него и, конечно, избавиться от этой тинейджерской зависимости, от этого нездорового влечения мне помог только сам Алекс. Мы с ним просто поговорили. Правда, это был разговор длиною в восемь часов: мы ездили в Ла Пуш, тихое, спокойное место, где Алекс любит просто размышлять, как он сам мне однажды признался.
В ту нашу поездку, в тот самый день своего излечения от первой в моей жизни влюблённости я узнала много подробностей из истории жизни своих родителей. Всех троих: мамы, Алекса и моего родного отца Артёма. Мама никогда бы не рассказала мне всех тайн их совсем не простых отношений, и мне никогда бы не пришло в голову, что в основе всех этих событий лежало одно очень большое чувство, что именно оно стало причиной пережитых семейных катастроф и потрясений.