— Даже не слышал.
— Она держит цветочную лавку возле Тэрнем-Грин.
— А я — «Сэдлер и сын», мясная лавка на главной улице.
— Ты, надо полагать, сын.
— Был.
— Ты наверняка добровольцем пошел, — говорит он еще презрительнее. — Небось только восемнадцать исполнилось?
— Да, — вру я. На самом деле мне будет восемнадцать лишь через пять месяцев, но я не собираюсь в этом признаваться, иначе, не пройдет и недели, окажусь опять в Англии с мастерком в руках.
— Небось дождаться не мог? Сделал себе подарочек на день рождения — побежал к сержант-майору: да, сэр, нет, сэр, слушаюсь, сэр — и отдал себя на заклание.
— Я бы и раньше пошел, — отвечаю я. — Да меня не брали, годами не вышел.
Он смеется, но больше не пристает с расспросами — лишь качает головой, словно на меня не стоит и время тратить. Странный тип этот Вульф.
Через несколько секунд по толпе пробегает шумок. Я поворачиваюсь и вижу трех мужчин в жестко накрахмаленной военной форме — они выходят из ближайшей казармы и шествуют к нам. От них прямо-таки разит властью, и меня вдруг охватывает горячая волна чего-то неожиданного. Несомненно, предчувствия. А может, и желания.
— Добрый день, джентльмены, — говорит средний из мужчин, самый старший, самый низкорослый, самый толстый, самый главный. Тон его дружелюбен, что меня удивляет. — Прошу вас следовать за мной. Мы еще не прибыли в точку окончательного назначения.
Мы сбиваемся в толпу и шаркаем вслед за ним. Я пользуюсь этой возможностью, чтобы разглядеть других — большинство курит и продолжает вполголоса разговаривать. Я достаю из кармана собственный жестяной портсигар и предлагаю сигарету Вульфу, который берет ее без колебаний.
— Спасибо, — говорит он и тут же неприятно удивляет меня, попросив еще одну. Я раздраженно пожимаю плечами, но разрешаю, и он вытаскивает сигарету из-под резинки моего портсигара и сует за ухо. — Кажется, этот тут главный, — он кивает на сержанта. — Мне нужно с ним перемолвиться словечком. Он, скорей всего, меня не послушает, но я все равно скажу свое слово, можешь не сомневаться.
— О чем? — спрашиваю я.
— Оглянись вокруг, Сэдлер. Через полгода из этих людей мало кто останется в живых. Что ты об этом думаешь?
Я об этом вовсе не думаю. А что я должен думать? Я знаю, что люди гибнут, — отчеты о числе убитых ежедневно публикуются в газетах. Но для меня погибшие — лишь имена, цепочки букв, составленных газетным шрифтом. Всех окружающих меня людей я вижу первый раз в жизни. Они для меня пока ничего не значат.
— Послушай моего совета, — говорит он. — Бери с меня пример и вали отсюда, если можешь.
Мы останавливаемся посреди плаца, и сержант со спутниками поворачивается к нам лицом. Мы стоим как попало, но он сверлит нас взглядом и молчит, и мы, не обменявшись ни словом, вдруг начинаем выстраиваться в прямоугольную колонну в десять человек длиной и четыре глубиной, так, чтобы расстояние между соседями было не больше вытянутой руки.
— Хорошо, — кивает сержант. — Неплохо для начала, джентльмены. Позвольте приветствовать вас в Олдершоте. Кто-то из вас прибыл сюда охотно, а кто-то — нет. Мы, кадровые военные, понимаем вас и сочувствуем вам. Но ваши эмоции теперь никого не интересуют. То, что вы думаете и чувствуете, не имеет никакого значения. Вы здесь для того, чтобы из вас сделали солдат, и их из вас сделают.
Он говорит спокойно, разрушая стереотипный образ казарменного сержанта, — может быть, для того, чтобы мы успокоились. Может быть, для того, чтобы потом удивить нас внезапной переменой.
— Я — сержант Джеймс Клейтон. Мои обязанности заключаются в том, чтобы за пару месяцев, которые вы проведете тут, превратить вас в солдат. Для этого от вас потребуется не только сила и выносливость, но и ум.
Он прищуривается, оттопыривает языком щеку, разглядывая людей — мальчиков, — выстроившихся перед ним.
— Вы, сэр, — он поднимает трость и указывает ею на парня в центре первой шеренги — в поезде тот успел завоевать себе репутацию острослова и шутника, — как вас зовут?
— Микки Рич, — уверенно отвечает юноша.
— Микки Рич, СЭР! — рявкает человек, стоящий слева от сержанта, но тот взглядывает на него и качает головой.
— Ничего страшного, капрал Уэллс, — говорит сержант. — Рич пока не усвоил наши порядки. Он полный невежда, верно, Рич?
— Да, сэр, — отвечает Рич чуть менее уверенно, особо напирая на слово «сэр».
— Скажите, Рич, вы рады, что сюда попали? — спрашивает сержант Клейтон.
— Да, сэр! — рапортует Рич. — Доволен, как свинья в навозе!
К взрыву смеха осторожно присоединяюсь и я.
Сержант ждет, пока мы угомонимся, — на лице у него насмешка и презрение, но он молчит. Потом заглядывает сквозь передние ряды и кивает другому солдату:
— А вы, сэр? Вас как зовут?
— Вильям Телль, — отвечает тот, и по рядам снова пробегает смешок.
— Вильям Телль? — переспрашивает сержант, поднимая бровь. — Вот это имечко. Небось привезли с собой лук и стрелы? Откуда вы, Телль?
— Из Хаунслоу, — отвечает Телль, и сержант удовлетворенно кивает.
— А вы? — спрашивает он у следующего солдата.
— Шилдс, сэр. Эдди Шилдс.
— Хорошо, Шилдс. А вы?
— Джон Робинсон.
— Робинсон, — повторяет сержант с коротким кивком. — А вы?
— Филип Ансуорт.
— Вы?
— Джордж Паркс.
— Вы?
— Уилл Бэнкрофт.
И так далее и тому подобное. Вопросы и ответы звучат как ектенья в церкви. Я запоминаю кое-какие имена, но ни один из их носителей не привлекает моего взгляда.
— А вы? — спрашивает сержант, кивком указывая на меня.
— Тристан Сэдлер, сэр, — говорю я.
— Сколько вам лет, Сэдлер?
— Восемнадцать, сэр. — Я держусь за свою ложь.
— Рады, что сюда попали, а?
Я молчу. Какой ответ будет правильным? К счастью, сержант не намерен допытываться и уже перешел к очередному солдату.
— Артур Вульф, сэр, — говорит мой сосед.
— Вульф? — переспрашивает сержант, приглядываясь к нему. Он явно уже что-то о нем знает.
— Да, сэр.
— Вот как. — Сержант оглядывает его с головы до ног. — Я думал, вы меньше ростом.
— Шесть футов один дюйм, сэр.
— Действительно, — говорит сержант Клейтон, медленно растягивая рот в узкую щель улыбки. — Значит, это вы — тот самый парень, который не хочет тут быть?
— Верно, сэр.
— Боитесь драться, а?
— Нет, сэр.
— Нет, сэр, в самом деле, сэр, какой ужасный поклеп, сэр! А вы знаете, сколько там сейчас храбрецов, которые тоже не хотят драться? — Он делает паузу, и его улыбка медленно тает. — Но все равно они там. И дерутся. День за днем. Рискуют своей жизнью.
По взводу пробегает тихий гул, и многие поворачивают голову, чтобы взглянуть на Вульфа.
— Я не собираюсь отправлять вас домой, вы наверняка только этого и ждете, — непринужденно говорит сержант.
— Нет, сэр, — отвечает Вульф. — Я этого и не ждал. Во всяком случае, не сразу.
— И в тюрьму вас тоже не посадят. Пока я не получу соответствующего приказа. Мы будем вас обучать, вот что мы с вами будем делать.
— Да, сэр.
Сержант Клейтон смотрит на Вульфа, едва заметно двигая желваками на челюсти.
— Ну ладно, Вульф, — наконец тихо говорит он. — Посмотрим, что из этого выйдет.
— Я уверен, что нам скоро сообщат, сэр, — объявляет Вульф. Голос его совершенно не дрожит, но я стою рядом с ним и чувствую, что он напряжен, однако изо всех сил скрывает это. — Из военного трибунала, я имею в виду. Они должны поставить меня в известность о своем решении, сэр.
— Меня, а не вас, Вульф, — рявкает сержант, на этот раз слегка теряя невозмутимость. — Любые сообщения будут проходить через меня.
— Надеюсь, вы не откажете в любезности известить меня, как только что-то узнаете, — говорит Вульф.
Сержант Клейтон снова улыбается и выдерживает секундную паузу.
— Может быть. Я уверен, что все вы рады оказаться здесь! — Это он произносит уже громко, обращаясь ко всем и оглядывая нас. — Но вам, должно быть, известно, что отдельные юноши из вашего поколения не считают своим долгом защищать родину. Они называют себя отказниками. Они заглядывают к себе в душу и не находят в ней стремления выполнить свой долг. Да, внешне они не отличаются от других людей. У них два глаза, два уха, две руки, две ноги. Конечно, они не мужчины, но разницы не увидишь, пока не сдерешь с такого штаны и не посмотришь куда надо. Но они есть. Они нас окружают. И они нас погубили бы, если бы могли. Они играют на руку врагу.