Орудийный парк царской России почти полностью ориентировался на импортные поставки. В частности, основным орудием русской армии оставались пушки и гаубицы французского производителя «Schneider», впоследствии модернизированные в 1930-е годы реальной истории в советскую гаубицу МЛ-20, использовавшуюся во всех значимых конфликтах новой страны и даже применявшейся в годы второй Великой войны на самоходных орудиях. Спору нет, не смотря на ряд недостатков, орудие Шнайдера на момент 1917-го года оставалось одним из лучших в мире, однако необходимость импортных поставок запасных частей делало Россию в годы войны зависимой от союзников. Обеспечение импортной техники в условиях блокады центральных держав, когда Балтика и европейские железные дороги уже не могли быть использованы в качестве транспортной артерии, стало делом весьма затруднительным, подчас вообще невозможным.
В то же время моему недалекому реципиенту следовало отдать должное. За время драки с Германией, в тяжелейших условиях, он смог (за три года) смог поставить экономику на военные рельсы и добиться сносного обеспечения фронта всем необходимым. Если в первые годы войны нехватка снарядов для артиллерии и обмундирования для новобранцев являлось делом обыденным, то к 1917-му такие картины стали уже невозможны. Кстати, в злополучном 1917-м, была разработана знаменитая форма с «буденовкой» — та самая форма красноармейцев, воспетая впоследствии в киноискусстве победившей революционной власти. Можно сказать, страна только-только начала подниматься с колен, стала воевать по- настоящему, развернулась во всю широту саженных плеч — до победы действительно оставалось полшага. Собственно это и являлось победой — таков был наш план с союзниками: подза. Подтянуть пояса и, дождаться, когда пока Германия рухнет первой.
В отличие от стран Антанты, державы центрального блока, окруженные со всех сторон, давно испытывали изнурительную нужду, г. Гораздо страшнее и больше, чем Россия или атлантические державы. Исход войны в ближайшее время предопределила сама география сражающихся альянсов. Все предыдущие описанные события продемонстрировали перевес Антанты. К концу 1916 года обе стороны потеряли убитыми 6 миллионов человек и, около 10 миллионов было ранено. В декабре 1916 года Германия предложила России мир, но уверенный в победе Николай — вот факт, говорящий сам за себя! — отклонил предложение, требуя только полной и безоговорочной капитуляции.
Меня, впрочем, смущало другое: как бы ни были велики шансы Антанты в 1917 м, Германия могла выстоять как минимум несколько месяцев. Выстоит ли столько Россия? После последних событий я уже не имел в этом полной уверенностибыл в этом уверен, но с. Статистика подтверждала — выстоит. По крайней мере, выстоит дольше, чем замученная Германия. Экономические запасы, финансовая поддержка запада, поставки из Англии, САСШ, Японии, неизмеримо большие, в конце концов, территория и население говорили лишь об одном: Империя Николая должна быть устойчивей, чем Германия и Австрия вместе взятые.
Ирония заключалась в том, что подлинный царь Николай думал, вероятно, точно также как я сейчас — и. И чудовищно заблуждался. Статистика не давала всей полноты картины, и. Ибо в реальной истории Россия рухнула раньше! Устойчивость государств на пике экстремального напряжения измерялось, очевидно, не только количеством солдат, запасов муки, снарядов и квадратных миль территории. Но чем же тогда ещё?
В той прошлой версии Времени, не смотря на все доводы «против», казавшаяся незыблемой Российская Империя рухнула от прикосновения пальца — буквально.
«Колосс на глиняных ногах» — вопили про Русь в Париже и Лондоне, проклиная слабого союзника, оставившего альянс на финишном рубеже. «Десять дней, которые потрясли мир», — написал по этому поводу Джон Рид. Отчасти, все эти крики были правдивы. Крушение столь огромного здания, которым в начале столетия всем представлялась Россия, на самом деле казалось нонсенсом, чем-то невероятным, действительно, «потрясшим весь мир» за жалкие десять дней.
Но в криках крылась ошибка: глиняными у колосса оказались вовсе не ноги. На ногах Империя держалась крепко — точно так, как стояла тысячу лет. Глиняной оказалась ее голова…
Сидя за столом в своем кабинете, я делал вид, что перебираю бумаги, однако на самом деле я рылся в записях виртуальной энциклопедии. Снова и снова перечитывал файлы, посвященные событиям после переворота.
Они убеждали в простейшем, по сути, выводе: микроскопическим событием, повлекшим за собой крушение гигантского государства, тем самым мановением пальца, являлся ничтожный факт — отречение от престола царя Николая. Без Монарха не существует Монархии. Безусловно, деяния, подобные измене генералов в феврале 1917-го года, совершались в России неоднократно — придворной камарильей, ближайшими родственниками, иностранной разведкой, восставшим народом и даже нетрезвой гвардией. Но никогда и нигде перевороты не совершались при таком удивительном стечении обстоятельств, — ибо падшую корону в России было некому подхватить. Как только рука Николая Второго поставила росчерк карандашом на нелепом телеграфном бланке, под словом «отрекаюсь», а барышни-телеграфистки отстучали проклятое слово тонкими пальчиками, разослав тысячами сообщений по всей стране, по одной шестой части света будто промчался титанический спазм. Гигантская конвульсия, словно волна цунами, прошлась по мозгам россиян, вымывая и выхолащивая из них все представления о разумном и человеческом. Людей не трудно было понять — три года войны, затмевавшей все, что человечество видело когда-либо прежде, не оставляли им шансов. Как только цепь традиционного повиновения легитимной, законной, а главное, привычной власти Царя была порвана отречением, уже ничто не могло сдержать измотанные войной и издерганные пропагандой бунтовщиков народные легионы.