- Сколько времени потребуется, чтобы собрать их здесь? - спросил он, чувствуя, что события развиваются для него слишком быстро.
- Если дело срочное, то шесть часов. - Она смотрела на него почти холодно. - Но в случаях, подобных твоему, когда особой срочности нет, потребуется по меньшей мере неделя для того, чтобы они смогли найти время и прибыть сюда. Так что через неделю ты сможешь переговорить с двумя третями из них.
- Разве этого достаточно? - удивился Хэл.
- Если тебе удастся убедить большую часть из них, - ответила она, - у тебя потом не будет никаких проблем. Каждый из них принимает решение совершенно самостоятельно, но все они - люди в высшей степени ответственные. Если твои доводы окажутся разумными, большинство из них прислушаются к тебе и передадут твои слова своим согражданам.
- Хорошо, - согласился он, хотя и не был до конца уверен в словах Аманды. К тому же этот в общем-то спокойный разговор очень утомил его.
- Тогда я сразу же займусь этим. - Она внимательно посмотрела на него. Ты можешь сам приготовить себе что-нибудь поесть? А то у меня сейчас дел невпроворот.
- Ну конечно, - кивнул он.
На короткое мгновение улыбка озарило ее лицо, но в следующий же миг оно вновь обрело прежнее серьезное, деловитое выражение.
- Тогда все в порядке. - Аманда взяла в руку электронный карандаш и склонилась над экраном. - Если тебе что-нибудь понадобится, спрашивай, не стесняйся.
Хэл стоял, озадаченно разглядывая ее. Во всем этом было что-то странное. Когда он впервые появился здесь, Аманда встретила его вежливо, но вполне открыто. Сейчас же она стала и ближе и дальше одновременно, как-будто спряталась в панцирь, отгородившись от него. Он повернулся и на ватных ногах двинулся в кухню, чувствуя, что каждое движение дается ему с большим трудом.
Хэл поел, и тут же его неодолимо потянуло в сон. Он отправился в спальню и рухнул на постель; спустя некоторое время опять поднялся, поел и снова завалился спать.
Аманда оказалась права. Прошло целых три дня, прежде чем он почувствовал себя более или менее в порядке. Таким образом, неделя, отведенная для сбора Серых Капитанов, оказалась для него как нельзя кстати.
Но слабость, которая свалила его на этот раз, отличалась от прежней. Безусловно, все еще сказывались последствия крайнего физического истощения, в котором он находился на Гармонии. И тем не менее причиной его нынешней слабости было нечто другое. Сначала Хэл приписал ее психическому перенапряжению, но потом засомневался в правильности объяснения.
Но Хэл был абсолютно уверен в том, что его нынешнее состояние непосредственно связано с визитом в Грэймхаус.
Так что же на самом деле произошло там, в столовой? И объяснение могло быть любым.
Одно из них, поддающееся логическому анализу, заключалось в том, что он нашел в Грэймхаусе то, ради чего и приехал туда, а именно понимание семьи Грэймов, и в частности Донала, но оно оказалось настолько глубоким, что на какой-то момент он, по крайней мере субъективно, как бы оживил эпизод из жизни Донала. Но было и другое объяснение, при мысли о котором у него поднимались волосы на загривке и по спине пробегала дрожь. Хэл упорно гнал его от себя, хватаясь за спасительную первую версию.
Но все равно приходил к некоему провалу, к какому-то качественному скачку, который вносил в эти рассуждения что-то неизвестное и необъяснимое, почти магическое, и именно это нечто и было повинно в том, что с ним произошло.
Но разве в создании любого произведения искусства не присутствует тот же качественный скачок или магия? Вы можете проследить творческий процесс лишь до определенного предела, а затем происходит что-то, не поддающееся определению, в результате чего и появляется произведение искусства.
Точно так же и Хэл столкнулся с этим качественным скачком сначала в своем сне о похоронах Джеймса, еще там, на Гармонии, а затем в спальне Донала; но ярче всего это проявилось в столовой. Проще всего было бы объяснить все самогипнозом или разыгравшимся воображением. Но в глубине души он и сам не верил в это, а лишь смутно догадывался, в чем тут дело. Он это чувствовал так же, как порой осознавал, что за написанной им стихотворной строкой скрывается нечто большее, нежели просто суммарный смысл составляющих ее слов. Истинная поэзия, использующая этот качественный скачок, открывала дверь в другую вселенную, которую он мог бы ощутить так же реально, как тогда ощущал себя Доналом.
И в этом смысле те короткие мгновения в столовой Грэй-мхауса вмещают в себя гораздо больше, чем все хранящиеся в его подсознании воспоминания о том, что он когда-либо слышал о Грэймхаусе. В глубине души, так глубоко, что никакие сомнения не могли поколебать этой уверенности, он знал - как знал, что живет, - что сцена, свидетелем которой он стал в столовой, была не просто реконструкцией возможных событий в ночь после выпуска Донала из Академии, а тем, что происходило там в действительности.
В последующие день или два, по мере того как слабость постепенно оставляла его тело и восстанавливались запасы физической и психической энергии, он стал больше интересоваться Амандой. Обычно она вставала очень рано и первым делом наводила порядок в доме, в конюшне и на всей территории усадьбы, а к десяти часам уже сидела в своем кабинете, работая над контрактами, - обычно до поздней ночи, не считая коротких перерывов на телефонные звонки, для приема пищи и мелких домашних дел, да редких деловых поездок за пределы усадьбы.
Ее работоспособность была просто поразительной. Чем бы Аманда ни занималась, у нее ко всему был выработан свой наиболее рациональный подход. И в то же самое время в ее действиях не было заметно никакой заученности или автоматизма, которые можно было бы ожидать при столь продуманной организации труда; наоборот, все ее движения были легки, как дыхание, и полны непринужденной грации истинного художника, создающего свои творения.
Но совесть все-таки мучила его, и на второй день утром Хэл перехватил ее по дороге на конюшню.
- Могу я чем-нибудь помочь?
- Я скажу тебе, если понадобится, - довольно резко ответила Аманда, затем, посмотрев на него, смягчилась. - фал Морган - моя забота. Понятно?
- Да, - кивнул он и посторонился, пропуская ее.
На третий день к нему почти полностью вернулись прежние силы и энергия. Большую часть дня он только читал и размышлял, но к вечеру в нем стала нарастать жажда деятельности, неотвратимо, как растет уровень воды в перегороженной плотиной реке. После ужина Аманда по своему обыкновению отправилась в кабинет, а он снова попробовал читать, но мысли его разбегались. Его мучили вопросы, на которые он не мог получить ответа. За эти последние дни он почувствовал, что его все больше и больше тянет к ней, при этом что-то говорило ему, что его чувства находят у нее какой-то отклик. Но если это и так, то после поездки в Форали Аманда по совершенно непонятной ему причине стала все больше и больше отдаляться от него, скрываясь за домашними делами и работой.
После почти трех дней бесконечных размышлений об одном и том же все его естество взбунтовалось против столь затянувшегося безделья. Поужинав, Хэл направился в кабинет Аманды.
Но когда заглянул в приоткрытую дверь, то увидел, что она еще работает. В кладовке рядом с кухней он отыскал толстый свитер, оказавшийся вполне подходящим по размеру; надев его, он вышел во двор.
Сначала Хэл собирался прогуляться поблизости от дома. Высоко в небе светила одинокая, почти полная дорсайская луна, и все вокруг было залито чистым ярким светом. Он подошел к краю уступа, на котором располагался Фал Морган, и окинул взглядом лежащую под ним лощину. Его внимание привлекла игра света и тени внизу, а также каменистый склон на противоположной стороне лощины, и он начал осторожно спускаться вниз.
Хэл нисколько не боялся заблудиться. Окружающие его горные вершины были хорошо видны отовсюду и служили отличными ориентирами, особенно для человека, родившегося в схожей местности. Он пересек привлекшую его внимание лощину и начал взбираться по ее противоположному склону, усеянному камнями.
Хэл совсем забыл о времени. После нескольких дней, проведенных в блужданиях из комнаты в комнату, эта прогулка на открытом воздухе была для него чистым наслаждением. Он совершенно забыл то чувство восторга, которое испытывал, мальчишкой бродя по Скалистым горам; он ни разу не вспомнил о нем даже во время горных походов на Гармонии. И теперь оно вернулось к нему вновь. Возвышающиеся над ним на фоне озаренного лунным светом горизонта горные вершины вовсе не казались зловещими или чужими; наоборот, здесь так же, как и на Земле, в тени этих гостеприимных гигантов он ощущал такую свободу, какую не мог найти больше нигде. Его шаг сделался шире, дыхание стало полным и глубоким; откуда-то из глубины возникло страстное желание позабыть обо всех этих великих целях и предназначениях и просто жить, работая, в каком-нибудь месте, подобном этому.