- Каждая жизнь начиналась как бы заново, - просто объяснил он. - Так и должно быть. Каждый раз доска вытирается начисто, чтобы старые знания не мешали постижению новых. Я заново создавал себя в каждой новой жизни. Только так я мог быть уверен, что вспомню о том, что знал в предыдущей жизни, лишь после того как освоил это в новой. Я учился, учился все время.
- Понятно, но все же странно, не так ли? - сказала она. - Все идут по своей жизни снизу вверх. Ты же фактически наоборот - сверху вниз. От Донала, главы миров, ты пробивал себе дорогу вниз, стараясь стать как можно ближе к обычному человеку.
- Это потому, что решение должно быть найдено на уровне обыкновенного человека - либо его не существует вообще. Донал начал исправлять расу силой и понял, что у него ничего не вышло. Силой внутреннюю сущность человека изменить нельзя. Говорят, что при жизни Чингисхана дева с сумой, полной золота, могла проскакать на коне от одной границы его империи до другой и никто бы ни ее, ни золота не тронул. Но после его смерти и девы, и золото стали передвигаться только под вооруженной охраной, впрочем, так было всегда до его правления. Все, что один человек может сделать для другого, - это проложить тропу и надеяться, что кто-нибудь последует за ним. Но как бы я смог проложить людям дорогу, если бы не думал, как они, не чувствовал, как они, - не осознавал себя одним из них?
Его голос звучал необычно в ночной тиши этой комнаты и даже для его собственных ушей.
- Конечно, не смог бы, - мягко произнесла Аманда. - Но в чем Донал допустил ошибку?
- Не совсем ошибку. Он двигался в правильном направлении, хотя не совсем ясно себе его представлял; возможно, даже я не до конца еще все понимаю. Но направление, повторяю, с самого начала было выбрано им правильно, и то, что он завещал мне, будучи еще совсем ребенком, до сих пор является целью моей жизни, моей работой.
- Завещал тебе? - удивилась Аманда. - Ты хочешь сказать, что, так же как Донал, с детства ты посвятил себя делу, которое выполняешь и сейчас? Неужели со столь раннего возраста?
Память болью отозвалась в нем. Над ним вновь сомкнулись тюремные стены камеры на Гармонии.
- Ты помнишь Джеймса Грэйма? - спросил он ее.
- Которого Джеймса? - уточнила она. - Среди Грэймов, начиная с Клетуса, были трое с таким именем.
- Джеймса, который был самым младшим из дядьев Донала, - ответил он. Того Джеймса, которого убили при Доннесуорте, когда я.., когда Донал был еще совсем ребенком.
Он помолчал, глядя в спокойное лицо Аманды, которая лежала, прижавшись одной щекой к его груди, и смотрела на него из темноты, освещенная бледнеющим светом луны.
- Разве я не рассказывал тебе, когда был здесь в прошлый раз, о видениях, которые посещали меня в тюремной камере на Гармонии, о кладбище и похоронах? спросил он.
- Нет, - сказала она. - Ты мне многое рассказывал о тюремной камере и о раздумьях в ней о своем дальнейшем пути. Но ты не упоминал ни о каких видениях, связанных с похоронами.
- Это случилось, когда я уже готов был от всего отказаться. Тогда я не осознавал этого, но наконец был на грани понимания той истины, на поиски которой и был мною послан Хэл Мэйн. То, что я должен был понять, начало пробиваться сквозь поставленный мною же для Хэла барьер, ограждавший его от того, что он знал в прошлой жизни, и этим воспоминанием - церемонией похорон Джеймса в Форали, когда я был еще мальчиком...
Его голос задрожал от боли, которую он ощутил при этом воспоминании, затем он взял себя в руки.
- Именно тогда Донал принял решение, взял на себя обязательство, продолжал Хэл. - Джеймс был для него ближе, чем даже родной брат, так иногда бывает. По возрасту Мор был где-то между нами, но Мор...
Голос его сорвался. Это имя как будто вызвало спазм в его горле.
- Что Mop? - не дождавшись продолжения, спросила Аманда. Протянув руку, она нежно коснулась пальцами его руки, лежащей на кровати.
- Донал убил Мора, - отрешенно произнес он. Ему показалось, что ее пальцы коснулись оголенных нервов его руки и побежали по ним вверх, словно пытаясь добраться до самой сокровенной сути его естества - Это не правда, - услышал он словно издалека ее голос. - Ты придаешь этому больше значения, чем надо. Это так и не так. Что же было на самом деле?
- Донал виноват в смерти Мора, - словно повинуясь ее приказу, ответил он.
- Хорошо, - сказала она. - Давай сейчас не будем говорить об этом. Ты рассказывал мне о смерти Джеймса и о том, как она связана с решением Донала, которое руководило тобой во всех твоих жизнях и на протяжении всех этих лет. Что же такое там произошло?
- Что произошло? - Он с трудом отогнал образ изувеченного тела Мора и вновь вызвал в своей памяти картину похорон Джеймса. - Они все просто смирились с его смертью. Все, даже Ичан, даже мой отец, он просто смирился с убийством Джеймса, этим абсолютно бессмысленным убийством. А я.., не смог. Я.., он, Донал, впал в состояние холодного неистовства. Точно такого, из которого ты недавно вывела меня.
- Неужели? - в голосе Аманды сквозило явное сомнение - Это невозможно, Донал был слишком молод. Сколько ему было?
- Одиннадцать.
- В этом возрасте такого не могло быть. Это просто невозможно.
Хэл рассмеялся, его смех резко прозвучал в тишине спальной.
- Но так это и было. Кенси тоже, как и ты, не поверил когда отыскал его на конюшне, куда тот забился после похорон, в то время как все остальные пошли в дом. Но он смог это сделать. Ведь он был Донал.
При этом последнем слове, словно само имя было магическим ключом, внутри него как будто что-то щелкнуло и прошлое вновь вернулось к нему; и вместе с холодной яростью им неожиданно завладела огромная сила, захлестнувшая его, словно неистовая волна прилива, грозящая поглотить все на своем пути.
- Я - Донал, - сказал он; могучая сила подхватила его, взметнула вверх. Неистовая, огромная...
- Не Блейз.
Тихий голос Аманды, донесшийся до него, словно издалека, разбил и усмирил эту силу. Он с облегчением вздохнул, почувствовав, что приходит в себя. Несколько минут он лежал, не говоря ни слова, затем повернулся и, стараясь разглядеть ее лицо в полумраке, спросил:
- Что я рассказывал тебе о Блейзе?
- Это было в первый твой приезд в Фал Морган, - мягко ответила она. - В ту ночь ты очень много говорил.
- Понятно, - вздохнул он. - Грех воина все еще сидит во мне. От него мне тоже еще предстоит избавиться, как ты понимаешь.., если вспомнишь, что я тебе рассказывал об освобождении Рух. Нет, слава Богу, я не Блейз. Но и в одиннадцать лет я тоже им не был. Единственное, что я понимал, так это то, что не могу вот так просто смириться с бессмысленной смертью Джеймса, со всем этим злом, творящимся во Вселенной: с тем, что творят люди друг против друга, чего никогда не должно было быть.
- И ты тогда поставил перед собой задачу положить этому конец?
- Ее поставил Донал. И всю свою жизнь он старался осуществить ее. В каком-то смысле не его вина, что он пошел не той дорогой. Он был все еще слишком молод...
- И что он сделал? - ее голос вернул его к действительности и к тому, о чем он собирался ей рассказать.
- Он стал искать средство, средство, которое не позволило бы больше людям совершать поступки, подобные тем, что привели к смерти Джеймса, - сказал Хэл. - И он нашел его. Я называю его - он называл его - интуитивной логикой Это логика, срабатывающая на интуитивном уровне, или интуиция, дающая ответы на основе жестких законов логики. Называй это как хочешь. В действительности он был далеко не первый, кто открыл ее. Люди творчества - художники, писатели, композиторы и музыканты пользовались ею уже давно. Пользовались ею и ученые. Он только привел ее в стройную систему и применял сознательно по своей воле и своему желанию.
- Но что это такое? - подгонял его голос Аманды.
- Это нельзя объяснить, так же как нельзя объяснить словами математику, сказал он. - Чтобы объяснить ее, надо говорить на том языке, которым пользуется она сама, но еще раньше твое мышление должно сделать качественный скачок к истокам понимания этого языка; только тогда ты действительно начнешь постигать, что же это такое. Я приведу тебе аналогичный пример. Разве у тебя не бывало так, чтобы какое-нибудь великое художественное полотно вдруг стало тебе очень близким, полностью захватило тебя, разве тебе не приходилось слышать гениально исполненного музыкального произведения, читать книгу, которую, вне всякого сомнения, можно было бы поставить в ряд бесспорно выдающихся литературных произведений?