«И не жарко ему?»
— Нет, не жарко, — ответил на немой вопрос мороженщик, опиравшийся на свою тележку-холодильник. — Тяжелое утро? Может, эскимо?
— Нет, спасибо, — Воронцов отмахнулся. — Хотя… Голова раскалывается. Разве что его к ней и приложить.
— Проблемы? — поинтересовался хозяин тележки.
— Ну, как сказать, — на автомате ответил капитан. — Убийство, и ни единой зацепки.
— Глухарь, значит? — Дед Мороз улыбнулся и достал лакомство на палочке.
— Похоже на то. Сколько с меня? — Виктор взял эскимо и полез в карман за деньгами.
Мимо них прогрохотал фургон с надписью «Хлеб», насытив прозрачный воздух черным дымом. Под стертым протектором его колес звякнула крышка канализационного люка, по которой следом промчался еще с десяток автомобилей.
— Полно! — захихикал продавец. — Сегодня у меня хорошее настроение, могу себе позволить улучшить оное еще кому-нибудь. Тем более что я сам себе хозяин.
— Это хорошо. Хорошо, когда сам себе хозяин… — капитан развернул обертку и, откусив свой неожиданный десерт, погрузился в неожиданно нахлынувшие воспоминания.
.
Первое воспоминание Воронцова.
Далекие восьмидесятые.
.
Утреннее солнце весело играло своими лучами на ковре, что загораживал поистрепавшиеся обои комнаты в коммуналке. На рассохшемся от времени диване сидел мальчик, лет девяти, в синих шортах, желтой рубашке и что-то мастерил из алюминиевых деталей конструктора, что был подарен ему на день рождения. На подоконнике мурлыкал черный кот, подставивший солнцу свое брюшко, на стене бубнил радиоприемник. Мальчик оторвался от дела и посмотрел на открывшуюся дверь.
— Мама! — Он соскочил с дивана и бросился женщине на шею, обвив ее ручками.
— Мамочка! Ты уже отработала?
— Нет, радость моя, отпросилась на часок.
Она поправила ситцевое платье и вновь обратилась к сыну.
— Надевай сандалии и бегом за мной.
— А что случилось-то? — малец сел на пол, достал из-под старенького кресла обувку и стал ее натягивать.
— В гастроном эскимо завезли! Я уже очередь заняла. Надо спешить.
Мальчик вскочил, схватил со стола кепочку и, опередив маму, выскочил из комнаты.
По улице проносились автомобили. Мальчик шел и что-то нашептывал, крутя головой из стороны в сторону. Женщина всматривалась в сверкающие витрины магазинов. Наконец, она обратила внимание на сына, который неожиданно остановился.
— Витенька, ну ты чего замер?
— Подожди, мам! — Он проводил взглядом очередной автомобиль и радостно запрыгал, протягивая ей два пальца. — Мам, пожми! Ну быстрее!
Женщина удивленно подчинилась.
— Это что сейчас было?
Витя закатил глаза.
— Ну как ты не понимаешь?! Надо насчитать пятьдесят желтых «Москвичей» и пятьдесят желтых «Жигулей». Потом загадать желание. Если кто-то пожмет тебе два пальца, то оно сбудется!
— Да?! — удивилась мама. — Первый раз слышу. И что ты загадал?
— Чтобы нам эскимо хватило!
— Тогда надо поторопиться! — улыбнулась женщина и взяла сына за руку.
Они перешли дорогу. Витя старательно пропрыгал по пешеходной «зебре» и, вырвавшись, побежал к киоску с надписью «МОРОЖЕНОЕ», у которого выстроились человек сто, не меньше. Мальчик остановился и почесал затылок.
«Ничего себе очередина! Последним точно не достанется».
Окошко киоска приоткрылось, и оттуда показалась голова продавщицы в белом колпаке.
— По два эскимо в одни руки! — гаркнула тетка. — Больше не занимать, все равно на всех не хватит!
Витя обернулся и спросил у мамы.
— А мы далеко стоим?
— В середине, — вздохнула женщина, переживая, что мороженного, действительно, может не хватить.
Эскимо — большая редкость. Привозят раз в неделю, и приходится очередь занимать чуть ли не с утра.
Целый час Витя мялся с ноги на ногу. Вереница людей, казалось, не двигается вовсе. Заветный киоск не приближался. Мальчик уже погонял голубей, несколько раз подбегал к бочке с квасом, а после нее уносился к ближайшим кустам, и снова возвращался к маме.
Из окошка дома напротив лилась музыка. Хозяин квартиры выставил колонку на подоконник и баловал прохожих популярной песней в исполнении Аллы Бухачевой, которая пела про айсберг. Наконец, Витина мама подошла к окошку, и мальчик замер, боясь услышать самые плохие слова на свете: «Эскимо закончилось!».