— Закрой рот, - неожиданно громко и строго приказывает она и заставляет посмотреть в глаза, — Не говори так. Не думай даже. Я не хочу от тебя избавляться, но знаю, что с ним тебе было бы лучше. Он твой друг. И с ним безопасно. Безопаснее, чем со мной.
— Он назвал меня Баки. А я больше не чувствую себя им. Я солдат. Он меня не знает. Ты знаешь меня лучше.
— Ты Баки, которому много раз жарили мозг, делали больно, обнуляли и превращали в оружие. Но ты Баки. Просто изменился. На настоящую дружбу это не влияет.
— Я не готов говорить с ним. Я видел в глазах боль и печаль. Ему было неприятно смотреть на меня.
— Он винил себя в том, что с тобой сделали. Вот и причина такого взгляда. Он скучал, оплакивал, скорбел, думал, что ты мёртв. А ты был в Гидре.
— Могу я остаться? - в глазах ни намёка на прежний лёд, только доверие и…надежда? солдат вообще знает что такое надежда?
— Сколько потребуется. Оставайся.
**********
К десятому дню совместного проживания Лилит уже не боится. Устала жить в страхе. К тому же, они стали близки, научились заново доверять. Она свято верит, что вложила в него достаточно тепла и заботы, чтобы при первом же сбое он не скрутил ей шею.
После того конфуза с болями в животе, всё идёт хорошо. Организм восстанавливается, лечит себя самостоятельно. Теперь солдат ест за троих и не боится последствий. Еда такая вкусная, разнообразная, пряная… Не то что те коктейли, которыми его пичкали в Гидре. Мерзость. Хотя тогда ему так не казалось. Просто не имел с чем сравнить.
Он вспоминает. Много чего. Солдат даже вспомнил ту самую ночь, которую они провели вместе совсем не как солдат и куратор, но как мужчина и женщина. Вот только вместе с осознанием, что его любят, приходит и другое такого дефективного. Пожалуй это первый и единственный кусок из воспоминаний, о котором он ей ничего не говорит. Ни единого слова. Даже намёка.
А Лилит так напряжена из-за будущих сбоев, что не замечает главного. Они начались уже давно, когда он начал вспоминать. Просто она не Гидра и не имеет желания стирать их, она не хочет держать его рядом с собой силой. Собственно ей не стоит бояться и расправы, ведь она ничего плохого ему не делала, даже наоборот. Плюс, приказы о целях никогда не звучали из её уст. По сути, она была проводником из мира сна в реальный. Дальше всё было вне её юрисдикции.
Первый тревожный признак солдат подмечает на 15 день без капсулы. Лилит не делает ничего необычного. Убирает в доме, готовит под какофонию звуков, которую люди называют музыкой. Вот в его время… Стоп. В его время музыка. Он помнит музыку. Зимний ходит бесшумно, за что регулярно получает предупреждения. Вот и сейчас, он упирается обеими руками в столешницу по бокам от неё, отрезая пути отхода. Лилит судорожно вздрагивает и шумно втягивает воздух, но бежать не пытается.
— Детка?
— Я помню музыку.
— Хорошо. Хочешь послушать что-то из твоего времени? - её плечи расслабленно опускаются и она ловко поворачивается лицом к лицу. Слишком близко.
— Да, - его голос становится на пару тонов ниже. Низ живота охватывает приятное тепло, а ещё какое-то шевеление внутри, будто мышцы сходят с ума. Но это не больно, наоборот.
— Отпустишь? - она намекает на руки и он поднимает их вверх, давая выбраться.
Лилит думает лишь о его голосе и прожигающем взгляде в спину, поэтому садится на стул, а не наклоняется, как сделала бы раньше. Сборник находится легко и быстро, мелодия льётся с динамиков, а солдат Баки прикрывает глаза. Лилит наблюдает за ним очень внимательно, за дрожью век и ресниц. Казалось бы безжалостный убийца, а растаял от старой мелодии. Она тихонько возвращается к готовке, стараясь не шуметь и не мешать. Однако у него другие планы. Он прижимается всем телом и кладёт обе руки на талию, опускает голову на плечо и делает глубокий вдох.
— Ч-что такое?
— Я…не знаю. Помню что-то размытое. Женщины. Безликие. Я танцевал. Я мог, Лили, - он выдыхает последние слова прямо в ухо, горячо и щекотно. И не сложно догадаться, что он не о танцах.
— Детка, мне так жаль, - она закидывает руку назад и зарывается пальцами в длинные волосы, чуть сжимает у самых корней. Вот только ему хочется сильнее, ощутимее. Он толкается бёдрами вперёд, ударяясь о её ягодицы. И между ног становится невыносимо горячо. Волны этого жара расходятся по всему телу, но эпицентр там, в штанах. Лилит упирается другой ладонью и прогибается сильнее, закусывает губу. Черт, она и забыла как бывает хорошо от ощущения власти над своим телом. Командир был таким же нетерпеливым после затяжных миссий, когда они не могли нарушать устав. Смотрели друг на друга, пожирая глазами, а дома взрывались на миллиард осколков. И было хорошо. И сейчас хорошо. Вот только эрекции у солдата нет. Просто удары тазом о таз, которые не оторвут их от земли, не скрутят узел внизу, не дадут забыться в оргазменных судорогах.
— Я помню…нас.
— И я помню, - она протискивает ладонь между ними и сжимает член, вместе с яичками. Солдат давится всхлипом, сжимает пальцы на талии до боли, наверняка будут синяки. Дышит рвано, глубоко.
— Больно, - шепчет он и Олсен неожиданно вздрагивает. Она не хотела причинить боль, да и сжала не сильно.
— Блядь, детка, прости, прости, я не хотела, - уже в следующий миг она поворачивается лицом и осыпает шею и грудь бесчисленными поцелуями, извиняясь. Становится на колени и стаскивает мешающие штаны и белье. Смотрит в глаза, когда целует пресс и зарывается носом в волоски. Он даже не успевает возразить или вставить слово, — Сладкий. Прости. Никогда не хотела делать тебе больно. Прости, мой хороший. Прости.
Что ни слово, то новый поцелуй. Она вылизывает его, как в тот раз, только больше внимания паху, хотя руки гладят чувствительные зоны. Яички поджимаются. Член горячий, вкусный.
— Больно, - снова скулит он и закрывает его рукой, заслоняя от настойчивых поцелуев.
— А… Всё-всё, я поняла. Давай в кресло. Бегом. Ноги шире расставь.
Лилит достаёт с верхней полки мягкое полотенце, а из морозильной камеры пакет со льдом. Его лицо красное, глаза плотно зажмурены. Кулаки так сжимают быльца, что есть риск просто сорвать ткань. Она складывает полотенце в четыре слоя и накрывает им пах. Сверху кладёт пакет.
— Тише-тише, хороший. Скоро пройдёт, - она целует голые бедра и колени, но уже не соблазняя, а утешая.
— Почему? Почему так, Лили? Что со мной?
— Я не знаю. Могу только предположить. Десятки лет тебя держали на подавителях либидо. Чтобы он не стоял, чтобы ты не отвлекался на человеческие слабости. Твой организм очищается от воздействия препаратов и последствий любых вмешательств. И теперь, когда ты снова становишься человеком, ты возбуждаешься. Член должен увеличиться, налиться кровью, стать твёрдым, но видимо кавернозное тело повреждено. Однако ты ведь не просто мужчина, ты особенный. Скоро всё станет нормально. Твоё тело вылечит себя.
— И я смогу сделать хорошо? Я смогу? Он будет, как у куратора Рамлоу? Будет стоять?
— Будет, сладкий. Вот увидишь. Нужно чуть-чуть подождать.
— Тогда убери лёд. Нужно перетерпеть.
— Нет. Мы больше не терпим, помнишь? Никаких болей. Всё постепенно.
— Мне легче.
— Хорошо.
После того как он успокаивается, они ужинают, смотрят, как обычно, какой-то познавательный для него фильм. И хоть Олсен и сама привыкла спать с ним в одной постели, сегодня она стелит себе в другой спальне. Солдат не понимает, чувствует вину за слабость. Хочет уже перетащить туда свои пожитки, а именно одеяло и подушку, к которым он сложно привыкал, но она останавливает в дверях.
— Нет, солдат, - Лил вздрагивает, потому что всей душой хочет назвать его Баки. Но Баки не отдают приказов, а это именно то, что она собирается сделать, — Сегодня мы спим раздельно. Это для твоего блага. Незачем терпеть боль. Как только восстановишься, всё станет так, как было прежде. Сегодня ты спишь здесь. Это приказ.
— Есть, мэм, - отзывается он с неприкрытой обидой. Только на кого? На неё? На себя? Вопросы остаются открытыми. Зимний укладывается в постель. Когда он спит один, это неизменно поза солдатика. На спине, вытянувшись в струнку, руки по швам. С ней он почти всегда спит на боку.