– О, привет, – сказал М-р Клевый, – это мой брат Уилф.
– Привет, Уилф, – сказал я. – С ума сойти.
– С чего это? – сказал этот Уилф.
– Ты приходишься братом моему любимому М-ру Клевому. Я чуть рассудок не потерял, когда увидел вас обоих.
– С чего это? – повторил этот белокожий чувак, который, как оказалось, вовсе не был свингующим типом, как его братец – точнее говоря, совсем не-клевый.
– Уилфу пора уходить, – сказал М-р Клевый.
– Точно, – сказал Уилф, – пока. – Он попрощался за руку со своим братом, и прошел мимо меня к двери. В общем, обошлось без коленопреклонений и реверансов.
М-р Клевый стоял очень спокойно, уверенно и самостоятельно, сказав:
– Мой брат пришел предостеречь меня.
– От чего? Разъясни мне, пожалуйста.
– Уилф у Мамы от другого мужчины, как ты догадался.
– Ну…. Да…. И что?
– Я не нравлюсь ему слишком сильно, а моих друзей он вообще терпеть не может, особенно белых.
– Очаровательно! Почему, скажи, пожалуйста?
– Давай не будем в это влезать. Но, как бы там ни было, он шляется здесь и знает, что к чему, и говорит, что у цветных скоро будут проблемы.
Я громко засмеялся, правда, немного нервно.
– О, Клевый, ты же знаешь, они это говорят уже много лет, и ничего не происходит. Ну как, вспоминаешь? Я знаю, что в этой стране мы относимся к цветным как сам-знаешь-к-чему, но, сынок, мы, англичане, слишком ленивы, чтобы заниматься насилием. В любом случае, ты – один из нас, парень, я имею в виду, выращенный здесь, коренной Лондонский парень, каких миллионы. Ты гораздо более наш, чем сотни совершенно розовых чуваков из Ирландии и из-за границы, те, что хватаются за Уэлфер, но им здесь не место, в отличие от тебя.
Моя речь не произвела никакого впечатления на М-ра Клевого.
– Я просто говорю тебе то, что сказал мне Уилф, – ответил он. – И я знаю, что ему очень не нравится приходить ко мне, поэтому что-то заставило его сделать это.
– Наверное, твоя мать попросила его, – предположил я, потому что меня радует мысль о том, что хоть чей-то родитель женского пола имеет материнские инстинкты.
Он помотал головой.
– Нет, это была идея Уилфа.
Я тяжело посмотрел на М-ра Клевого.
– И если вдруг что-нибудь случится, – спросил я, – на чей стороне будет твой брат?
М-р Клевый выпустил из-за щек немного дыма и сказал:
– Не на моей. Но он решил придти сюда и поговорить со мной.
Я стоял там, смотрел на Клевого, и вдруг осознал, насколько же одинок этот бедный мудила – стоит, словно Пэт Мэлоун, а все равно решительный, только тронь…. И у меня в голове возник вопрос: что бы делал я, если бы здесь, в Неаполе, возникли неприятности – я, опрятный мальчуган, приятель всего мира? И хотя я знал, что неправильно говорить так, и знал это отлично, я все же не удержался и спросил:
– Скажи мне, Клевый, ты ни в чем не нуждаешься? Я хочу сказать – не могу ли я помочь тебе какими-нибудь деньгами?
Он просто покачал головой, и это было довольно-таки ужасно, и я очень обрадовался, когда Джилл проорала снизу – на этот раз гораздо громче:
– ЖЕРЕБЕЦ! Ты спускаешься ко мне?
– Иду, куколка, – прокричал я и, помахав Клевому, спустился в нижние слои атмосферы, к Джилл.
Требуется большое воображение, чтобы понять, что именно маленькие лес. бабочки находят в Джилл, потому что она, по самым меньшим меркам, массивная. И хотя я знаю, что она крикливая, властная и все такое, и, конечно, носит брюки, и даже неплохо бы смотрелась на венчании в соборе Св. Павла, я уверен, она, на мой взгляд, ни капельки не красивая, или даже обаятельная. Вообще-то, если бы она не была городской девчонкой, запросто представляешь ее укрощающей лошадей – и, наверное, если подумать, то именно это и нравится юным девочкам.
– Ты опоздал, – сказала она, – маленький отвратительный жеребец.
– Что ты имеешь в виду под словом «опоздал», Джилл? Мы с тобой, что, договаривались о какой-либо встрече?
Она внезапно схватила меня, словно орангутанг, подняла на два фута от пола и поставила обратно.
– Если бы ты был девкой, – сказала она, – я бы тебя съела.
– Спокойнее, сердцеед, – прокричал я. – Иначе я запутаюсь в твоих кактусах. Потому что Джилл – большая любительница комнатных растений; вообще-то они стелятся и пускают побеги не только в ее подвале, но и вокруг всего здания.
Она всунула чашку кофе мне в руки и сказала:
– Ну, как твоя сексуальная жизнь, малыш, с тех пор, как мы последний раз виделись?
– Мы виделись два дня назад, Большая Джилл. Она не изменилась с тех пор.
– Да? Ничего нового?
Большая Джилл стояла, ноги врозь, и смотрела на меня таким добрым понимающим взглядом, просто выводящим вас из себя, особенно, если человек не знает ничего о вашем внутреннем образе и целях.
– Ты многого не понимаешь, Большая Джилл, – высказал я свои мысли вслух.
– О! – сказала она надменно. – Извини, что я вообще существую.
– Все, что имею в виду, дорогая, это то, что нельзя говорить, «как твоя сексуальная жизнь»? Так же, как ты говоришь, «как погода»?
Она села на стул задом наперед, положила свои руки на спинку стула, а на них – свои огромные груди.
– Вполне естественно, – сказала она.
– Вообще-то, штука в том, что секс… что все это очень легко и в то же время очень сложно.
– А-а… – сказала Большая Джилл, выглядевшая заинтересованной и терпеливой, как будто я устраивал перед ней шоу.
– То есть, любой может перепихнуться на скорую руку, это очевидно, ничего нового в этом нет, но есть ли в этом удовольствие?
– Но, а что, разве нет, парень? – спросила она меня, выдав огромную, жирную улыбку.
– О, конечно, есть. В этом смысле – да, но на самом деле – нет, ибо нельзя этим заниматься просто вот так вот без того, чтобы не перевернуть вверх тормашками нечто важное, и это тебя подводит и все портится.
– Все портится, даже если тебе нравится твой партнер, – спросила Джилл, ей, как я заметил, стало интересно.
– Если тебе нравится эта другая сторона, я имею в виду, как она выглядит, и ты по-настоящему балдеешь от нее в сексуальном смысле – я имею в виду, по-настоящему, – тогда это не совсем уж плохо: по крайней мере, вы всего лишь ведете себя, как пара животных, что, в принципе, неплохо…. Но, даже тогда, все равно все портится.
– Портится, потому, что ты можешь ее потерять?
– Нет, нет, не то. Потому что у тебя ее и нет на самом деле, потому что она не та персона.
– Как еще персона?
– Персона, которая тебе действительно нравится, всему тебе, твоя вторая половина, за которую ты отдал бы жизнь.
– Ты же не про брак говоришь, не так ли?
– Нет, нет, нет, нет, нет, Большая Джилл.
– Про любовь?
– Ага. Точно. Про нее.
У Большой Дж. были настолько бледные глаза, что казалось, она смотрит внутрь самой себя, а не на меня.
– У тебя была когда-нибудь такая комбинация? – спросила она.
– Нет.
– Даже с Сюзетт?
– Даже с ней. Я – да, я был готов для этой ступени, но для Сюз, когда это случилось, значение имели только голова, руки и ноги.
Большая Джилл посмотрела на меня мудрым взглядом и сказала:
– Так это ты, значит, прекратил все отношения?
– Да, наверное, можно сказать так. Я хотел от Сюз большего, чем то, что она могла мне дать, и я просто не мог принять что-либо меньшее.
– Тогда почему ты все еще преследуешь ее? Думаешь, она изменится?
– Да.
Большая Джилл поднялась и сказала:
– Ну, парень, я могу сказать, что она не изменится, эта твоя Сюзетт. Ни через 10 лет или 15, я могу пообещать тебе это. Ну, может, позже, когда вы оба станете большими парнем и девчонкой, у вас может завязаться что-нибудь большое…
Я встал и уставился на ее сад под окном.
– Если я выработаю силу воли, – сказал я, – я завяжу вообще с этими встречами с Сюз.
– Не поворачивайся спиной к собеседнику, сынок. Ты что, хочешь жить на своем воображении, как монах?
Я повернулся и сказал:
– Нет, я хочу сказать, что закрою свою калитку от всей этой чепухи.