Джеймс Роллинс
Абсолютный доступ
Как это начиналось
В качестве вступления к этому сборнику давайте начнем с самого начала.
Я отчетливо помню наставления моей учительницы английского языка в девятом классе. Расхаживая взад-вперед у классной доски, она очертила круг умений, необходимых для того, чтобы стать хорошим писателем, включая сравнение различных методов повествования.
Она объяснила, что у автора-романиста имеется широкий спектр практически бесконечного числа слов, которыми можно рассказать историю. У романиста есть бесконечное число страниц для построения сюжета, раскрытия внутреннего мира персонажей, для подведения истории к пресловутому «темнейшему часу» и завершения романа убедительной концовкой. У него более чем достаточно пространства для второстепенных сюжетных линий, ответвлений и блужданий по темным лабиринтам, прежде чем снова вернуться к главной линии повествования.
Но это не работает, когда речь идет о создании коротких рассказов.
Она рассказала, как отведенное автору пространство становится все более тесным. Чтобы преуспеть на этом поприще, писатель вынужден более тщательно подбирать слова, сокращать повествование до самых основных моментов, но в то же время уметь произвести необходимый эффект. Чтобы достичь этой цели – и сделать это хорошо, – требуется гораздо больше усилий и таланта, нежели нужно почти ничем не скованному романисту.
Но даже на этом лекция моей преподавательницы не закончилась. Самую пугающую задачу она приберегла напоследок: написание стихов. Здесь экономия слов еще более жесткая. Каждый слог должен быть тщательно выверен, ритм и рифма измерены, взвешены и оценены, каждое слово обязано выполнять множество задач. Что, конечно же, по плечу только истинному гению, неподражаемому мастеру.
Я принял ее слова слишком близко к сердцу.
И поэтому стал романистом.
В начале моей литературной карьеры я прекрасно понимал, что, когда дело касается слов и рассказов, мне не свойственна монашеская бережливость. Я обожал читать крутые авантюрные романы, и если они были частью серии, тем большее удовольствие я получал. Неизбежно, когда дело дошло до сочинения моих собственных первых рассказов, я, разумеется, не собирался ограничивать себя в количестве слов и страниц, чтобы поведать свою историю.
Увы, после того как я написал с полдюжины романов, кто-то попросил меня написать короткий рассказ.
Я сопротивлялся.
Я упирался, придумывал оправдания, отворачивался, игнорировал подобные просьбы.
Если вы держите в руках эту книгу, значит, вам понятно: в конечном итоге я сдался. Первый рассказ, который я написал, – это «Влюбленный Ковальски». Он увидел свет в первой международной антологии «Триллер», редактором которой был Джеймс Паттерсон. Я согласился написать этот рассказ по одной-единственной причине – на меня надавили собратья по перу. Я состоял в Международной ассоциации авторов триллеров. Разве я мог отказаться? Идея этой антологии заключалась в том, что каждый автор предоставит рассказ про одного из персонажей из своего романа.
К тому времени я по уши увяз в написании серии книг про отряд «Сигма». Я писал о разномастной команде бывших солдат спецназа, которые по разным причинам покинули военную службу, однако из-за своих уникальных талантов и навыков были тайно завербованы УППОНИР – Управлением перспективного планирования оборонных научно-исследовательских работ при Министерстве обороны США, – чтобы действовать в качестве полевых агентов в тайных заданиях. На тот момент герой этого рассказа, Джозеф Ковальски, уже был членом отряда «Сигма», но писал я о нем не впервые. Он появился в более раннем романе, «Айсберг», и мне нравилось писать об этом бывшем моряке. Не скажу, чтобы он обладал большим умом, но он был по-своему талантлив – поэтому я завербовал его в отряд «Сигма». Однако никогда не рассказывал, каким именно образом он попал в этот элитный отряд. Поэтому, уступив давлению собратьев-писателей, я воспользовался возможностью в конечном итоге рассказать историю о том, как Ковальски стал членом «Сигмы».
Это – «Влюбленный Ковальски».
Сочиняя эту историю, я как будто слышал, как учительница английского из моего девятого класса шепчет мне на ухо. Я потел над каждым словом, сокращая историю, насколько это возможно. И хотя это было чертовски трудно, я понял: в таких произведениях есть свои плюсы. Они позволяли мне исследовать уголки и задворки моих более крупных литературных трудов, те участки, в которые я побаивался сунуть нос даже на обширном пространстве романа.