Абстракция
Абстракция (от лат. abstractio — отвлечение), — один из моментов процесса познания, который заключается в мысленном отвлечении от ряда несущественных свойств, связей изучаемого предмета и выделении основных, общих его свойств, связей и отношений. Результатом абстракции являются понятия, категории, например материя, движение, развитие, закон, стоимость и т. п. Научные абстракции суть «сокращения, в которых мы охватываем, сообразно их общим свойствам, множество различных чувственно воспринимаемых вещей»[1]. Говоря об абстракции, имеют иногда в виду такое рассмотрение предмета, при котором отвлекаются от некоторого (или некоторых) специально оговариваемого свойства предмета или отношений этого предмета к другим предметам. Абстракцию рассматривают как результат процесса абстрагирования — общее понятие. Часто абстракцию понимают как синоним «мысленного», «понятийного», в противоположность чувственно-созерцаемому, наглядно-данному. Однако абстракцией может быть не только понятие, не только мысленное отвлечение, но и чувственно-наглядный образ (например, геометрический чертеж, схема или произведения так называемой абстрактной живописи).
В диалектике абстракция нередко имеет смысл одностороннего, бедного, неразвитого, вырванного из конкретной взаимосвязи и противопоставленного последней. Абстракция выступает здесь как момент, сторона, фрагмент конкретного. Мышление и понятие «абстрактны» лишь в их оторванности от хода познания в целом, от практики, от предметной действительности. Абстракция в мышлении представляет собой лишь исчезающий момент в процессе отражения конкретной действительности в ее общей связи и развитии, т. е. в процессе достижения конкретной истины. «Человеческие понятия субъективны в своей абстрактности, оторванности, но объективны в целом, в процессе, в итоге, в тенденции, в источнике»[2]. Абстрактное рассмотрение предмета выступает здесь как ступень, как момент конкретного рассмотрения. абстракция тем самым толкуется не как цель, а лишь как средство мышления, восходящего от абстрактного к конкретному.
Диалектика абстрактного и конкретного — это типичный случай диалектического единства, взаимоперехода противоположностей.
В известных случаях «абстрактность» оказывается признаком ложности понимания, его оторванности от жизни, от практики. В других случаях «абстрактность» отражает природу самого предмета. Например, категория абстрактного труда выводится Марксом из понимания реального процесса сведения различных видов труда к однородному общественному труду, к простой затрате рабочей силы: «Это сведение представляется абстракцией, однако, это такая абстракция, которая в общественном процессе производства происходит ежедневно»[3].
Всеобщее
В истории философии термин «всеобщее» служил для выражения двух различных понятий в зависимости от того, как понималась проблема отношения всеобщего (общего) к единичному и особенному.
1) всеобщее как сходное, как абстрактно-отвлеченное от всех единичных и особенных явлений свойство, как абстрактное тождество всех или многих вещей, явлений друг другу в том или ином отношении, как свойственный всем им признак, на основании которого они мысленно объединяются в тот или иной класс, множество, вид или род. В выражении, например, «все люди смертны» в качестве общего всем людям признака выступает «смертность».
2) всеобщее как закон существования, изменения и развития особенных и единичных явлений в их связи, взаимодействии и единстве. Всеобщее в этом значении выступает как синоним «единства в многообразии» и осуществляется в действительности в виде закона, связующего многообразие явлений в единое целое, в систему. Это значение термина «всеобщее» опирается на этимологический оттенок слова «общее», заключенный в выражениях: «наш общий знакомый», «общее поле» (т. е. поле, которое обрабатывают совместно, сообща, коллективно), «Солнце составляет общий для всех планет центр» и т. д.
Различные учения, по-разному решавшие вопрос о природе «общего» и его отношении к единичным вещам и явлениям, склонялись то к одному, то к другому из этих значений всеобщего.
Уже самые ранние представители древнегреческой философии, исходившие из стихийно-диалектического взгляда на мир известных им явлений, старались представить всё многообразие чувственно воспринимаемых явлений как продукт развития одного и того же, общего им всем, начала, всеобщее в этом смысле — как синоним единства в бесконечном многообразии явлений природы — они искали в чем-либо определенно-телесном[1]. Фалес считал таким всеобщим первоначалом всего существующего воду, Анаксимандр — «апейрон» — бесформенную по качеству и беспредельную по количеству материю, а Гераклит видел всеобщее в огне, как в той стихии, из которой все возникает и в которую все возвращается обратно. С огнем, как с всеобщим, Гераклит соединял и представление о законе, согласно которому происходит этот мировой круговорот. «Всеобщий логос» он определенно усматривал в превращении и борьбе противоположностей, а не в мёртвом абстрактном тождестве явлений друг другу. В этом и заключалась стихийная диалектика в понимании всеобщего. В древнекитайской философии всеобщее понималось подобным же образом и называлось дао.
Материалистическое понимание проблемы всеобщего (милетская школа, Гераклит, атомистика Левкиппа — Демокрита) развивалось в борьбе с идеалистическими воззрениями на природу всеобщего. Если материалисты искали всеобщее (генетическую первооснову вещей) в чем-то телесном, материальном, то идеалисты, в противоположность им, усматривали реальность всеобщего в абстракции, выражающей либо математические представления (число как первооснова мира явлений у пифагорейцев), либо нравственные нормы (Сократ), либо формы и законы теоретического мышления («идеи» Платона). В ходе борьбы между этими двумя основными направлениями оформилась также софистика, вообще отрицавшая реальность всеобщего и считавшая, что реально существуют лишь единичные вещи и ощущения, а всеобщее — лишь создаваемая словом иллюзия. Платон в борьбе против этого тезиса софистики разработал объективно-идеалистическое понимание всеобщего, согласно которому «роды» и «виды» существуют до единичных вещей как их прообразы, как бестелесные «идеи». Эти «идеи» были не чем иным, как оторванными от реальных вещей родо-видовыми логическими абстракциями, абсолютизированными и превращенными в самостоятельные сущности.
Идеалистическую теорию идей Платона подверг критике Аристотель. Ленин охарактеризовал эту критику как подрыв основ идеализма вообще[2]. Однако попытка Аристотеля справиться с трудностями, лежавшими в основе теории идей, по-своему уловившей диалектический характер отношения между всеобщим и единичным, привела его к двойственному решению. С одной стороны, Аристотель понимал, что всеобщее («род»), составляющее «сущность» вещи, нельзя мыслить как отдельную, вне мира единичных вещей витающую бестелесную форму: «…покажется, пожалуй, невозможным, чтобы врозь находились сущность и то, чего она есть сущность; поэтому как могут идеи, будучи сущностями вещей, существовать отдельно (от них)?»[3] Однако в противоречии общего и единичного Аристотель «путается», возвращаясь вновь окольным путем к точке зрения Платона. С одной стороны, логические «роды» и «виды» он понимал как абстрагированные умом человека общие формы единичных вещей и считал «первой сущностью» единичное. Но, с другой стороны, «род» (как всеобщее) является у него «вторым» только по последовательности познания, на самом же деле он выступает как та высшая действительность, благодаря которой только и возможны сами единичные вещи и воспринимающие их индивиды. Всеобщее, понимаемое как логически постигаемый «род», оказывается в его философии не только «сущностью» единичных вещей, но и той «целью», ради которой и силой которой они возникают, существуют и исчезают. В этой двойственности аристотелевского учения были заложены отправные пункты для споров между номиналистами и реалистами о природе универсалий. Платоновское учение об идеях было усвоено через неоплатоников христианской схоластикой и послужило одним из теоретических источников христианского богословия.