И если бы нашелся хотя бы один человек, который был бы способен сравнить ту неожиданно рождавшуюся перед глазами нашего героя и заполнявшуюся видениями черную пустоту с этим небесным провалом, он поразился бы неожиданному их сходству. Тучи разошлись, и на небе показалась первая точка. Это была звезда.
Владимир Глебович проснулся поздно, и когда он, еще не умывшись, подошел к стеклу, чтобы выглянуть на улицу, то увидел, что у калитки его сада по колено в снегу стоят двое: мужчина и женщина. Мужчина подошел вплотную к калитке, просунул руку сквозь штакетник, пытаясь нащупать запор.
— Сейчас, сейчас, — крикнул Майков в приоткрытое окно, — иду, подождите, уже иду, осторожнее, там сугробы, — предупреждал он неожиданных гостей.
Глава четвертая
За калиткой стояли Иван Геннадиевич и Екатерина Ивановна. Машину они отпустили еще на шоссе и пробирались до майковской дачи по заснеженным проулкам. Они, видимо, сильно продрогли и, стоя у калитки, постукивали нога о ногу.
Иван Геннадиевич шарил между штакетниками, ища запор, но так и не нашел вообще никакого запора, а между тем калитка не отпиралась, закрытая, как выяснилось, на большой крюк, который замыкал ее с обратной стороны где-то у самого верха, там, где ни один нормальный человек не мог бы предположить его существования.
Болдин уже почти потерял надежду попасть на эту проклятую богом дачу, как вдруг шторка на окне второго этажа дернулась, и в самом окне показалось сонное лицо Майкова. Он тер глаза спросонья и, увидев гостей, приветливо махнул им рукой, дескать сейчас выйду, подождите чуть-чуть.
Через минуту он стоял у калитки и отпирал примороженный за ночь большой ржавый замок. Но вот крюк брякнул, и Болдин с Екатериной Ивановной шагнули навстречу Майкову.
— Проходите, прошу вас, проходите, вот тут, тут лучше, — указывал на запорошенную снегом тропинку Владимир Глебович, — осторожнее, не провалитесь. Идите осторожнее, вот здесь наступайте и здесь, — он показывал, куда наступать.
Болдин внимательно посмотрел на хозяина. Владимир Глебович оказался еще молодым человеком высокого роста, со светлыми, неопределенного цвета глазами. В выражении его лица было что-то детское. И еще одну деталь отметил Болдин: несмотря на большой рост и крепкое сложение, ощущалось в Майкове нечто хрупкое, не совсем уверенное, словно он постоянно опасался чего-то и как бы ждал неожиданного удара. И еще была одна деталь, которая сразу бросалась в глаза: хоть Владимир Глебович приветливо и добродушно улыбался и услужливо показывал дорогу, гости сразу почувствовали между собой и им некую преграду, словно тонкое стекло оказалось между ними. И видно было через это стекло все, и слышно, но что-то главное в человеке оно скрывало, не подпускало к нему на то нужное расстояние, с которого можно было его по-настоящему рассмотреть. Гостям казалось, что хотя этот человек сейчас и рядом, но на самом деле он находится где-то далеко, совсем не с ними, в каком-то своем мире.
Нужно еще сказать, что сами гости произвели на Владимира Глебовича разнообразное впечатление. Екатерина Ивановна сразу ему понравилась, она показалась ему очень красивой, и сейчас он особенно тщательно разгребал валенками снег перед ней почему-то, а именно потому, что она ему понравилась, смотря не на нее, а на белейший снег. Он ничего не думал о ней, даже не рассматривал внимательно ее лица, он просто ощутил к ней то расположение, которое женщина ощущает тотчас.
Иван Геннадиевич тоже чем-то понравился Майкову, но приятному впечатлению, произведенному Болдиным на Майкова, помешало другое внутреннее впечатление (если это можно, конечно, назвать впечатлением), самопроизвольно возникшее в его душе.
Ему неожиданно померещились два больших зеленых шара. Они мерцали, переливаясь. Он взглянул в лицо Болдина и увидел, что шары эти так похожи на выразительные, чуть рачьи глаза Ивана Геннадиевича.
— Проходите, проходите, — он уже вводил гостей на крыльцо и отворял перед ними дверь. Гости вошли и оказались поначалу в прихожей, заставленной старыми лыжами, ботинками, корзинами и другим дачным барахлом, а потом в гостиной с весьма разнообразной мебелью: от плетеных стульев до черного под зеленым сукном письменного стола.