Он вычитал, что Петр Петрович родился где-то около 1916 года в окрестностях города в семье крестьянина-середняка. Что отец его принял активное участие в коллективизации и антирелигиозной агитации, которые были так необходимы этому забытому богом краю. Что он активно участвовал в расчистке места для строительства новой жизни, что под его руководством было построено несколько сооружений, преобразивших облик города (эти сооружения в дальнейшем были несколько поразрушены, потому что именно на их месте предполагалось строительство еще более интересных и новейших сооружений, которые не были построены из-за войны). Сам же Петр Петрович с самых ранних лет своей юности включился в строительство новой жизни. Он принимал в строительстве этой новой жизни самое активнейшее участие и был всегда на передовом фронте. Он работал в системе образования, потом в системе организации тяжелой промышленности в городе, потом в системе сельского хозяйства — и всюду, работая в этих различных системах, он оказывался у дел и принимал самое активное участие в расчистке места для нового строительства, для создания промышленности, сельского хозяйства и вообще всего того, что на этом новом месте, прекрасно расчищенном, могло дать развитие совершенно новой счастливой жизни. Петр Петрович трудился самоотверженно и не щадил своих сил. В конце концов он был назначен в город К… на работу, которая уклончиво называется в тексте руководящей, и на этой работе он развернул совершенно новые проекты и планы для строительства и развития новой жизни. Далее намекалось, что проекты эти были разработаны не только самим им лично, но и с помощью ряда товарищей, и то, что проекты эти могли иметь самое широкое значение не только для ихнего маленького городишки, но и для всего остального мира, поскольку в них содержалось нечто такое, что могло перевернуть весь этот мир и направить его по новому выдающемуся пути совершенно новой жизни. Здесь описание биографии обрывалось.
Владимиру Глебовичу осталось совершенно неясным, как эта новая жизнь развернулась под началом этого человека, развернулась ли она вообще как-нибудь или нет. Были и другие неясности. В частности, из биографии Петра Петровича вылетело неизвестно куда лет десять, как раз в период его становления и возмужания, и потом совершенно неясно было, куда делся сам Петров. То ли он умер? То ли был куда-то переведен, то ли еще что?
Так и вышел Владимир Глебович из мраморного дома в недоумении. Он вышел и оказался на поляне, примыкавшей к пристани и озеру. На поляне стояли храмы, скрипела карусель и гулял легкий приятный ветерок. На скамейке сидел человек лет пятидесяти. Он зарос давно не бритой пегой щетиной, синие глаза его лукаво смотрели из под кепки. Майков сел рядом и тут только заметил, что около человека на скамейке стоял граненый стакан, лежала головка чеснока, соль в газетной бумажке, кусок колбасы и полбуханки черного хлеба. Мужчина вынул из-за пазухи бутылку водки, налил себе стакан до краев и медленно выпил. Потом крякнул и откусил кусок хлеба, предварительно посыпав его солью. Майков, глядя на хлеб и колбасу, сглотнул набежавшую слюну. Мужчина по-своему понял этот жест. Он достал бутылку, налил полстакана и молча протянул Майкову.
— Пей, — сказал он.
— Спасибо, — сказал Майков и выпил.
— Ешь, — незнакомец протянул хлеб и указал на колбасу.
— Хорошо, тепло стало, — Майков откусил колбасы и хлеба.
— То-то.
— Спасибо.
— Пей еще, — незнакомец налил и себе, и Майкову. Они выпили. Понюхали хлеба и закусили.
— Ты не здешний?
— Нет.
— Видно. Ешь вон — колбаса. Я вижу, ты есть хочешь.
— Спасибо, я наелся.
— Не ври — ешь.
— Хорошо, — Майков отломил еще колбасы и взял чесноку.
— Деньги есть?
— Есть…
— Дай пять рублей, я еще сбегаю.
— На.
Мужчина поднялся, взял синюю денежную бумажку и степенно пошел с ней к магазину. Через пять минут он уже вернулся, держа в руках бутылку водки и бутылку портвейна. Ни слова не говоря, он налил еще и протянул стакан Майкову. Майков выпил. Поляна уже немного плыла перед глазами, храмы качались и несколько расплывались, полная сказочность воцарялась вокруг. Храмы начали кружиться, и весь мир словно раздвинулся и наполнился светом, радостью и неукротимым восторгом. Грусть исчезла, и, казалось, не стало в мире ничего невозможного. Все было под силу. За городом, за серым озером, за бескрайними лесами Майков ощутил бесконечности просторов, которые переходили в просторы неба и продолжались к дальним звездам и еще куда-то в прекрасную неизмеримую бесконечность. И от того, что бесконечность была так зрима, так рядом, на душе сделалось счастливо, и каждое неистовое желание, мечта казались сбыточными, реальными, и от этого весь мир превращался в веселую бесконечную, справедливую сказку. Жизнь, только что виденная им, словно бы отодвинулась, и вместо нее приблизилась и вошла в душу другая всемогущая жизнь. Все улицы, дома словно бы налились тайными смыслами, ожили, преобразились, грусть исчезла, захотелось обнять всех, потому что сам мир, расположившийся кругом, звал к этому. Ничто не было в этом мире так естественно, как эти ощущения восторгов и всемирных объятий.