Питер пытается сделать глубокий вдох; на секунду его грудная клетка замирает. Роуди продолжает, щелкая пальцами перед носом Питера, немедленно возвращая его внимание на себя. Тот вскидывается и смотрит ему прямо в глаза – гарантия того, что он слушает.
– Эй. Эй. Помни мои слова. Тони был несовершенен. Он был моим лучшим другом, но у него было очень, очень много изъянов. Думаю, он был прав, когда поверил в тебя, но был не прав, когда сделал это слишком быстро. Думаю он забыл, что не все работают так же, как он сам. И я думаю за время своей жизни, во время твоего знакомства с ним, он понял. Я также знаю, что это ещё не конец, и многое из того, что тебя ждёт, будет хорошим, но также многое будет плохим.
Роуди смотрит ему в глаза так внимательно, что Питеру кажется, что он сейчас попытается взять его за руку или похлопать по плечу, но тот остаётся сидеть на месте.
– Так что мне нужно, чтобы ты не забывал кое о чём. Что он был человеком. Что ты тоже человек. Он совершал ошибки, и ты тоже будешь их совершать. Очень редко всё проходит гладко, так сказать, по прямой от пункта А в пункт Б. У него точно не получалось, как и у меня. И у тебя тоже не будет, – произносит Роуди. – Ты держался за его веру в тебя, потому что она делала тебя особенным. Но помни, что в тебе самом есть еще столько нераскрытого потенциала. Лучшее ещё впереди. Он его не увидит. Это займёт время. Но ты должен позволить всему идти своим чередом: так, как должно быть. И когда ты будешь старше и оглянешься назад на свои юношеские годы, ты поймёшь его решение. Просто… постарайся насладиться жизнью настолько, насколько это возможно.
Роуди хлопает Питера по спине, словно бы ставя точку. Мягко, но заключительно.
Питер чувствует подступающие снова слёзы. Он трёт глаза и кивает, почти собираясь опереться на Роуди и выпрямляясь в самый последний момент, словно бы его немного качнуло.
– Хорошо, – говорит он. – Спасибо.
Но поднимается, и только так он может возвышаться над Роуди. Взгляд сверху вниз открывает новую перспективу, и внезапно, с полнящейся мыслями головой, он чувствует давящую эмоциональную изнемождённость в воздухе. Он снова трёт глаза.
– Роуди? – спрашивает он сверху. Роуди поднимает голову. Питер не может прочитать его выражение лица и видит лишь отрешённость. Он не знает, хорошо это или плохо. Возможно, и то, и другое. – Вы не обязаны были… Спасибо. За то, что поделились со мной.
– Конечно, парень, – говорит Роуди, и Питер готов поклясться, что в его словах звучит та же размеренность, что была у мистера Старка.
========== Вариант А ==========
Вот оно. Вот твой последний шанс.
Заткнись. Я знаю. Я знаю.
Но всё же Питер не может не может выдавить из себя ни одного подходящего слова.
Он может говорить как обычно. Он может общаться с Сэмом с удивительной лёгкостью. Это напрягает, если так подумать. Если раньше слова застревали у него в горле, теперь они едва ли формируются: их настигает ранняя смерть ещё где-то внутри, и они сгорают в кислоте до того, как успевают проделать путь от диафрагмы к губам. И речь работает совсем не так, и слова не могут буквально растворяться в желудке, однако с ним происходит именно это.
Любые другие слова получаются прекрасно, как лёгкий тест по математике или же полёт по идеальной дуге в воздухе. Питер может спокойно рассказывать Сэму о звонках тёте и друзьям, и о том, как замечательно они поговорили. Не идеально – конечно, не обошлось без доли отрицательных эмоций – но Сэм говорит, что так и должно быть. Так лучше для обеих сторон. Ему стоит действовать в том же духе, если получается как у него, так и у них.
Питер соглашается. Все только рады будут, он инстинктивно это знает. Все по нему скучают. Он услышал многое, что ему необходимо было услышать. Может, они тоже.
(Он не рассказывает Сэму о разговоре с Роуди. Своеобразное негласное понимание: это было лично между ними. Переход за черту. Это не было тем, что ему нужно, чтобы улучшить своё состояние. Он вмешался в чужое личное пространство. Он забрал чужой кислород. Это был добровольный обмен, но это было личным. Роуди открыл Питеру часть себя, и Питер почти наверняка уверен, что он не откроет эту часть снова, возможно никогда.)
Сэм считает, что так и должно быть.
– Есть некоторые вещи, которые я не смогу тебе дать, – произносит он. – Чего многие на моём месте не смогут дать. Ты не можешь полагаться только на одного человека. Хорошая новость в том, что в твоей жизни уже есть такие люди.
– Но что если они подвергнутся опасности? – спрашивает Питер. – Как мне предотвратить это?
– Порой у тебя не будет получаться их защитить, – говорит Сэм. Питер думает о Лондоне; о смерти мистера Старка; о тёте Мэй за приоткрытой дверью на кухню, тихо плачущей в окружёнии бумаг с затратами на похороны, когда она думала, что он её не видел. – Мы не можем контролировать всё. Дорогие тебе люди могут пострадать просто однажды идя по улице, и это никак не будет связано с тобой. Такова жизнь.
– Но конкретно в моем случае… – начинает Питер.
Сэм поднимает руку.
– Питер, – говорит он, – да, есть дополнительный риск. Но ты сам выбрал стать частью этого. Твой мозг ещё развивается, ты не осознал до конца последствия этого выбора, но это всё ещё твой выбор. Думаю, ты сделал это, потому что в глубине души ты знал, что должен был. Для тебя это было правильным.
Сэм чуть откидывается на спинку дивана.
– Уже поздно оглядываться назад, так что смотри вперёд. Делай всё, что можешь, для тех, кого ты любишь, и они ответят тебе тем же. Да, они могут пострадать. Ты не можешь спасти всех. Такова жизнь. Но ты можешь контролировать то, сколько усилий ты прилагаешь. И, зная тебя, ты будешь стараться изо всех сил, потому что такой ты есть. Это хорошо, – говорит Сэм. – Прислушивайся к себе – не обязательно ко всем и вся вокруг, но к самому себе – и делай то, что считаешь правильным. Это уже привело тебя ко многому, так что продолжай следовать тем же путём.
Питер кивает, обдумывая свои варианты. Семя, которое он посадил у себя в голове, дало росток, продолжало тянуться вверх, и теперь он смотрит на то, как оно превращается в дерево, уже выше его самого – и ему надо решить, что с ним делать.
У него не получится, если он кому-то расскажет. Если не сработает, он может быть обречён. Если сработает, он может быть обречён.
Теперь у него есть два варианта того, что сказать. Питер отключает свой мозг, позволяя словам самим срываться с языка, позволяя подсознательному инстинкту сделать выбор за него.
– Думаю, я готов перейти к еженедельным встречам, – говорит он.
Ладно, думает он, услышав собственные слова. Он чувствует прилив облегчения. Вот оно. Вот направление, в котором он будет двигаться. Я могу работать с этим. Мне придётся.
– Да? – с интересом спрашивает Сэм.
– Да, – кивает Питер, и теперь, когда его мозг вернулся в режим онлайн, это легко. Так легко позволить словам выбраться наружу. – Когда Роуди вам позвонил, ситуация была критическая, верно? Я это знаю. Я не мог нормально жить. Вы пришли, и теперь я могу. Знаю, прошло всего три встречи, но я могу нормально функционировать. Это больше не срочно. Я знаю, что мне всё ещё нужна помощь, но я больше не сомневаюсь в реальности происходящего. Я достаточно ем и сплю. Да, мне ещё далеко до выздоровления, но мне лучше. Так что уже нет смысла встречаться так часто. Правда?
Сэм кивает.
– Ты хорошо всё обдумал?
– Да.
– Ладно, – говорит Сэм. – Это будет идеальным сценарием для нас обоих. Если тебе так нравится, то и мне тоже. Когда мне прийти снова: ровно через неделю или немного раньше? Выбери день для наших встреч.
Питер задумывается.
– Через полнедели? – спрашивает он. – Четыре дня? Сегодня пятница, так что… по вторникам?