Питер делает глубокий вдох, но не для того, чтобы успокоиться, а чтобы просто ощутить вкус воздуха. И это самый обычный запах автобуса – не ночная свежесть и не тяжелая атмосфера подземных тоннелей. Но это иной воздух, и ему этого достаточно. Всё в порядке. Я знаю, что делаю. Как считаешь, у меня есть время вздремнуть?
– Давай подумаем, – говорит Квентин, – через час начнётся посадка, и тебе надо будет избегать людей и молиться, чтобы никто не решил сесть там, где ты прячешься. Впереди шесть часов езды, и тебе надо быть в сознании, когда они закончатся, иначе ты окажешься севернее, чем планировал, без малейшей идеи, как вернуться к изначальному маршруту. Или же тебе придётся сбежать в Канаду, что будет гораздо разумнее чем вся эта поездка к западному побережью, и настолько же бесполезно.
Да плевать, фыркает Питер. Намёк понят. Сейчас нельзя ошибаться. Я могу поспать на втором автобусе. Это у него получится, без проблем: второй довезёт его прямо до Лос-Анджелеса, а оттуда он уже разберётся, как добраться до Голливуда, или Малибу, или куда его душе угодно. Его инстинкты подскажут направление.
– Доверие самому себе – это серьёзный шаг, – говорит Квентин, – особенно учитывая то, на что был не так давно похож твой разум. Ты не мог понять, что реально, пытался застрелить того, кто тебе помогает, использовал доверие других людей, скрывая от них информацию, и, да, точно, у тебя до сих пор галлюцинации. И ты думаешь, что сможешь невредимым перебраться через всю страну?
Питер вздыхает. Он снимает сумку со спины, прижимает к груди словно спасательный трос. Возможно, единственный, который у него остался. Рано или поздно надо начать доверять самому себе.
– Да, постепенно. Ситуация серьёзная, а ты просто ребёнок.
Я не такой, как другие. Даже остальные Мстители признают это.
– Думаешь, они больше не видят в тебе ребёнка? Ты всё ещё тот, за кем надо приглядывать. Ты доказал это, отдав очки человека, кого знал, сколько, три дня?
Пошёл ты, бурчит Питер. От споров с самим собой у него начинает болеть голова. Одной рукой он трёт виски, другой всё ещё сжимая сумку, сидя на полу автобуса за высокой стеной сидений. Теперь я не буду проблемой Мстителей. Мистер Старк – единственная причина, по которой я был с ними, и его больше нет, так что…
Питер отворачивается, предпочитая сверлить взглядом пустую стенку автобуса. Он натягивает на голову капюшон и скрещивает руки поверх сумки, превращаясь в мятый, забытый в углу клубок. Он смотрит в никуда до тех пор, пока не слышит, как машина оживает: гул мотора, шаги заходящих в салон людей, наполняющий автобус тихий шум чужих голосов, которые он может различить только благодаря усиленному слуху.
Затем, с толчком, автобус начинает движение.
Питер оглядывается по сторонам, но не видит ничего со своей выгодной позиции на полу – но это значит, что рядом с ним никто не решил устроиться. Он садится на корточки, сжимая пальцами одну из ручек сумки, и медленно приподнимается. Он выглядывает из-за спинки сидения перед ним, и да – они движутся. Небо всё ещё тёмное, и впереди есть несколько человек, но поездка началась.
Тогда Питер наконец садится на автобусное кресло вместо пола. Так шесть часов пройдут куда комфортнее. Он поворачивает голову направо и видит уже удобно расположившегося рядом Квентина.
Когда они выезжают на широкую дорогу – когда действительно поздно поворачивать назад – Квентин подаёт голос.
– Я думал, ты завязал с отцовскими фигурами.
Это так, отвечает Питер.
– Твой настоящий отец мёртв. Твой дядя мёртв. Тони Старк мёртв…
Мистер Бэк не мёртв.
– Ты не знаешь наверняка. И даже если так: это твой выбор? Серьёзно? А что насчёт Роуди?
Это несправедливо по отношению к нему, думает Питер. Он… Он не… Он работал. Мистер Старк, он делал, что захочет. Роуди… должностное лицо. У него нет свободы действий. И моё проживание с ним не должно было затянуться надолго в любом случае.
– Скорее всего он уже проснулся. Или сделает это скоро, – произносит Квентин. – Как думаешь, что он подумает, когда увидит, что тебя нет?
Чувство вины бьёт по нему. Питер подтягивает ноги к груди, поворачивается на бок, опираясь на стенку. Живот болит, он чувствует себя ужасно. Не хочу об этом думать. Я просто… мне пришлось. Не хочу о нём больше думать.
– Он наверняка волнуется.
Питер с силой зажмуривается. Как и все остальные. В конце всё получится.
– Почему ты так считаешь?
Питер не может придумать ответ.
– Разве не об этом тебе говорил Сэм? Если ты не можешь найти объяснение, ты можешь быть на неверном пути?
Может, верного пути нет, особенно если мне об этом говорит галлюцинация. Питер замирает на секунду. Он выпрямляется, задумчиво откидывает голову назад. В краткосрочной перспективе всё кажется плохим, но это должно было произойти. Сны сказали мне об этом, ты привёл меня к этому решению, Сэм подтвердил его. Мои друзья никогда не были в безопасности. Но если я доберусь до мистера Бэка… я это исправлю. Может, не для всех. Может, им всегда будет больно. Но боль пройдёт, верно? Как когда погибли мои родители и дядя Бэн. Я научился жить с этим. Может, произойдёт то же самое. И тогда я буду с…
– С кем-то, кто пытался тебя убить.
Да, но не сразу. И теперь у него нет причин повторить это снова.
– Месть?
Я смогу противостоять ему, избавиться от всего, что он вложил мне в голову, и мы сможем вернуться к тому, с чего всё начиналось. Даже если у него нет суперспособностей. Мы можем общаться как раньше. У меня почти не было этого с мистером Старком, никогда не могло быть с Роуди, но с мистером Бэком… Может сработать. Мне этого хватит.
Поездка проходит в основном в тишине, в его голове нет никаких назойливых мыслей. Он чувствует себя неспокойно – нервно – но ощущение необратимости с каждой новой милей в равной степени как обнадёживает, так и вызывает тревогу. Конечно, у него должно всё внутри переворачиваться. И это так. Но он не может не думать о том, что поступает правильно, пусть и эгоистично.
Я могу побыть эгоистом, верно?
Ответа не следует.
Когда они добираются до Питтсбурга, Питер решает, что лучше всего делать вид, что он знает, что делает. Идти с чувством уверенности, как любой человек не в бегах. Так что он встаёт с остальными пассажирами, закидывает сумку на плечо, опускает голову, натягивает капюшон, и вместе со всеми покидает автобус.
Он на абсолютно незнакомом вокзале.
Никто не говорит ему ни слова. Никто не одаривает его больше, чем взглядом. Он и сам никто. Он включает телефон. VPN. Открывает сохранённые снимки экрана. У него есть два часа.
Питер быстро оглядывается по сторонам и находит следующую точку посадки. Утро превратится в день, и станция не будет такой же безлюдной, как в Вашингтоне, где он мог заранее пролезть внутрь. Он прикусывает губу, затем идёт в туалет, выбирает дальнюю кабинку, забирается с ногами на унитаз и запирает дверь.
Это хорошее место, чтобы убить время, оставаясь при этом незамеченным. Ему всё ещё надо придумать, как пробраться на следующий автобус, но…
У Питера урчит в животе, и он с недоверием смотрит на него. Затем вдруг чувствует тяжесть своих век: его тело жило в полном комфорте две недели, даже дольше, (в отличие от разума), и теперь было им явно недовольно. Нам было так хорошо, говорит оно ему, почему ты соскочил?
У него нет при себе денег. Он не может привлекать чужого внимания. Ему скорее всего придётся продержаться ешё два дня без еды.
Живот урчит снова, и Питер молит его замолчать.
Наконец он поднимается, идёт мыть руки, покидает туалет. Он пьёт из фонтанчика, мысленно ругается на себя, запоздало осознавая, что, наверное, стоило захватить бутылку, он бы мог её наполнить в дороге… ну что же.
Автобус, который должен довести его до Лос-Анджелеса, отправляется через полчаса. Всё по расписанию. Питер опирается спиной на стену около фонтанчика и откидывает назад голову. Его взгляд цепляется за вентиляционную шахту.
… Чёрт, может, это оно.