— Ты всё это за секунду рассмотреть успел? — недоверчиво спросил Николай, начиная сомневаться — не фантазирует ли мальчик?
— Рассмотрел! — серьёзно кивнул тот головой, — я такое нигде больше не видал! А ещё там тётя стояла, такая же, как на картинке, только с крыльями!
— С крыльями! — невольно повторил удивлённый Николай.
— Ну да, — подтвердил Володя, — крылья большие и чёрные. Она там осталась, возле реки, а мальчик через дверь прошёл и сюда вышел…
— Какой мальчик? — запоздало спросил Николенька, задумавшись над Володиным рассказом.
— Ну, этот мальчик, дядя Ники, — Володенька простодушно махнул рукой в сторону церкви, — тот, которого сейчас хоронят — Макар!..
Совершенно забыв о своём статусе взрослого, серьёзного мужчины, Николенька, открыв рот в совершеннейшем потрясении, смотрел на пухлощёкого малыша, доверчиво хлопающего длинными ресницами. После такого сообщения Николай так долго не мог собраться с мыслями, что благоприятный момент для дальнейших расспросов был упущен.
Служба кончилась и из широко распахнутых дверей церкви появились люди. Они неторопливо спускались по высоким ступеням и, останавливаясь тут же, собирались в тесные безмолвные стайки, повернув головы в сторону входа.
Вскоре вынесли гроб с телом покойного и вся толпа молча и торжественно зашагала в сторону деревенского кладбища.
К Николеньке и Володе подошла Дарья Платоновна, идущая под руку с Катей.
— Идём, Николенька, — прикладывая кружевной платок к покрасневшим глазам, попросила Дарья Платоновна, — папенька Макарушку покойного на кладбище проводит вместе с Генрихом Карловичем, а мы уж домой!
И тут же добавила возмущённо, наклонившись к самому уху младшего сына:
— Эко ведь народ какой! И не всплакнёт никто! — и добавила убеждённо, — одно слово — нелюди!
Подождав, когда мимо пройдёт толпа деревенских жителей, Перегудовы двинулись в обратный путь. Они не успели выйти за церковную ограду, как Николай почувствовал, что сзади его кто-то робко тронул за плечо. Обернувшись, Николенька увидел Дарёнку. Девушка прижала палец к губам, призывая к молчанию, и таинственными жестами пригласила следовать за собой.
Немного помедлив, Николенька глянул в сторону удалявшейся матери. Но та была так увлечена разговором (точнее будет сказать собственным монологом!) с дочерью и мисс Флинт, что совершенно ничего не замечала вокруг. И Николенька тотчас скрылся из поля её зрения за густо разросшейся сиренью, вслед за позвавшей его девушкой.
— Насилу-то нашла вас, барин! — чуть запыхавшись, выговорила девушка, — к отпеванию-то я опоздала, думала уж не успею вас повидать!
— Зачем же я тебе понадобился? — заинтересовался Николенька.
— Беда у нас, Николай Дмитриевич! — тревожно зашептала Дарёнка, — братец-то мой, Данила, как ушёл по приказу батюшки вашего, так и пропал!
— Ну-у, так ведь город далеко! — пожал плечами Николай, — а уехал он позавчера уже к ночи, пока-то доедет туда, пока в городе… рано ты забеспокоилась!
Дарёнка вдруг тихо заплакала, завывая по-щенячьи и по-детски вытирая слёзы сжатым кулачком.
— Ну что это ты, Дарёна? — мягко спросил Николай, обнимая её за плечи.
Что же это право за день такой, — подумалось ему, — всё — не слава богу!
— Ах, барин! — жалобно пролепетала девушка, — да ведь Данила и не уезжал никуда! Разве его Абуджайская-то Шаль на дорогу выпустит?!
— О чём ты? — насторожился Николай.
— Да как же вам сказывать-то, барин? — ещё горше зарыдала девушка, — вам ведь что не скажи — всё не верите!
— Да ты говори! Мало ли… Ты рассказывай, не бойся, уж, кажется, я нынче всему поверю…
Всхлипнув, Дарёнка жалобно пролепетала:
— Из имения-то только пять человек по своей воле уйти могут: управляющий с женой, бабка Пелагея, да Агафья с внучкой. Остальным дорога Абуджайской Шалью перекрыта, ещё с незапамятных времён! Данила даже если бы и захотел уйти — не смог бы!
— Отчего же его Генрих Карлович в город послал, разве ж он не знал?!
— Знал… отчего ж не знал! Только не можно сюда чужих людей привести — зачарованное место это! Самим надобно злодея изловить, что на людей нападает! А Данила пропал… — лицо девушки снова жалобно скривилось, — может и он где с проломленной головою в непролазной чаще лежит и на помощь ему никто не придёт!
И совсем расстроившись, Дарёнка снова беззвучно расплакалась, глотая горькие слёзы.
— Вот что, Дарёна! — Николенька решительно оттёр ей слёзы горячей ладонью, — мы с тобою должны всё отцу рассказать! И Генриху Карловичу! Авось вместе что и придумаем, не оставим в беде твоего братца!
— А батюшка ваш? — опасливо спросила Дарёна, — не осерчает, что Данила-то наказ не выполнил? Да и господина Мюллера подведём!
— Не осерчает, — чуть подумав, отвечал Николенька.
Дмитрия Степановича с господином управляющим решено было поджидать тут же, благо другой дороги с кладбища всё одно не было. Пока ждали, Николай разговорился с расстроенной девушкой, стараясь беседой отвлечь её от печальных дум.
— А что, Дарёна, правду говорят, что Шаль в пожаре сгорела?
— Навряд ли, — задумчиво покусывая травинку, отвечала девушка, — слыхала я, что не горит она и в воде не тонет. Вот только куда запропала? После смерти Старой Барыни её никто не видел. Хотя — узнать её мудрено!
— Отчего же?
— Старая Барыня её всегда на плечах носила. Оденет она, к примеру, платье белое, а Шаль тут же светлым кисейным платком обернётся! А оденет черное-то, так и Шаль чёрная становится, а то ещё цветами красным расцветёт! К любому наряду она подходила и всяк своё обличье меняла. На деревне все бабы в платках ходят, поди, узнай, может какая, и Шаль Абуджайскую на себя одела?!
— А коли Шаль у любого отыскаться может, так тот и дорогу, верно, открыть сумеет?
— Нет, — печально покачала головой девушка, — Шаль Абуджайская заговорённым словом охраняется и рукам чужим не подвластна. Только тот, кто со Старой Барыней одной кровью связан, может Шалью повелевать.
— А поговаривают, что третьего дня кто-то Дверь в мир Нуагурцев открывал, — осторожно заметил Николай, пристально глядя на Дарёнку.
— Две-ерь?! — недоверчиво протянула девушка, — ну уж это враки! Ни одна Дверь не открывалась в Полянке с той поры, как Старая Барыня сгорела! Некому их открывать…
Она придвинулась ближе к Николаю и горячо заговорила, глядя ему прямо в глаза:
— Я вот думаю, что Шаль сама схоронилась до поры, а теперь беспременно найдётся, коли батюшка ваш приехал, дайте только срок!
Николай снова и снова прокручивал в мыслях все новости, услышанные им сегодня. Как же так? Выходит, что солгал Володенька? Нафантазировал по детской своей простоте, а он Николенька ему и поверил? А может Дарёнка лукавит? А впрочем, что ж ей лукавить? Ведь и Генрих Карлович о том говорил, не может чужой Шалью пользоваться! Не подвластна она ему! А в то же время мальчик был так убедителен в своём рассказе, что право трудно и ему не поверить? В чём же загадка?
— А что Марья? — внезапно спросил Николай.
— Что, Марья? — удивилась девушка.
— Ну да, Марья. Ты ведь говорила про неё. Помнишь? Могла бы она на расстоянии взмахом руки человека с ног сбить?
— Могла, — ни секунды не раздумывая уверенно подтвердила Дарёнка.
— Постой-ка, — проницательно добавила она, — уж не думаешь ли ты, что это она мальчишку вашего с моста скинула?
— Володя утверждает, что так оно и было, — тихо отвечал Николай.
— Ну, она, конечно, скинуть-то могла, — недоверчиво протянула девушка, — да вот только зачем ей? Показалось видно, мальчишке вашему. Марья, конечно, не добрая, но ребёнка, забавы ради с моста в воду кидать не станет!
Увлёкшись занимательным разговором, они чуть было не просмотрели Дмитрия Степановича и господина Мюллера.
Надобно сказать, что недавнее недоверие Дмитрия Степановича к своему управляющему совершенно прошло, и они вновь чувствовали друг к другу симпатию, как и в самом начале знакомства. Взаимное расположение, однако, не мешало им о чём-то отчаянно громко спорить, бурно жестикулируя при этом. Но благодаря этим звучным выкрикам, Дарёнка и Николай, наконец, заметили их и, спохватившись, бросились вдогонку.